Дружинник
Шрифт:
— Вот только Барятинские узнали о твоём участии. Тебя видели. Будет скандал.
— И чем это грозит? — я внутренне напрягся. Ещё этого не хватало. И так всё пошло под откос.
— Ничем хорошим. Штрафы, порицания, позор… Я не знаю, что решит государь, узнав о нарушении правил.
У меня болела голова, подташнивало. Тело разламывало на куски, да и соображал я с трудом. Одно было понятно: всё плохо.
— Что у тебя за сила такая? — спросила Ольга после некоторой паузы. — Никогда не видела ничего подобного.
— Хотелось бы мне самому знать, — усмехнулся я, решив не вдаваться в подробности.
— Тебе не рассказали?
— Урывками.
Машины въехали на территорию особняка.
— Если нужна медицинская помощь, мой врачеватель осмотрит тебя, — предложила Ольга.
Я отказался. Чувствовал себя паршиво, но после двух подряд вызовов энергии это было в порядке вещей. Прежде я ни разу не терял сознание, но сегодня я выложился больше обычного, поэтому закономерно, что и откат оказался тяжелее, чем раньше. Единственное, что я сейчас хотел: закрыться в своей комнатушке и поспать.
Ольга вышла у особняка и велела водителю отвезти меня в крепость.
Как оказалось, крепость была переведена на осадное положение. Гарнизон находился в полной боевой готовности, наёмники заняли оборонительные позиции, ворота были закрыты. Но меня впустили. Я дотащил ноги до своей каморки, шлёпнулся, не раздеваясь, на кровать и уснул.
Проснулся от того, что меня тряс за плечо какой-то парень.
— Просыпайся, — сказал он, — тебя срочно требуют в особняк.
— Что случилось? — я продрал глаза. В комнате царил полумрак. Вечерело. Целый день проспал! Зато чувствовал себя гораздо лучше, хоть и продолжало мутить.
— Приказано привести, — повторил парень. — Дмитрий Филиппович требует. И одень что-нибудь поприличней.
На мне до сих пор был тренировочный китель, весь испачканный землёй и травой. Пуговица оторвалась, шов на плече разошёлся. Видок, похоже, у меня тот ещё.
— Я сейчас… приведу только себя в порядок, — пробубнил я.
— Поторапливайся. Буду ждать на улице, — сказав это, парень вышел.
Умывшись и переодевшись в свой отроческий костюм, я спустился вниз. Молодой человек ждал меня в большой дорогой машине, принадлежавшей, похоже, кому-то из членов рода. Пять минут — и мы уже возле особняка.
Перед зданием толпилось множество вооружённых людей — дружина. Они были на крыльце и даже в холле. Складывалось впечатление, что война не закончилась, что всё только начинается, и Птахины к чему-то готовятся.
Меня объяло беспокойство. Зачем я понадобился роду? Не из-за того ли, что о моём участии стало известно Барятинским? Что меня теперь ждёт?
Когда мы вошли в огромную гостиную, за длинным столом, накрытым белоснежной скатертью, уже собрался народ — человек пятьдесят, не меньше: мужчины, женщины, одетые в пышные сюртуки и платья. Все эти люди являлись членами рода Птахиных, в основном, старшими. Молодёжи не было. Во главе стола сидел воевода Дмитрий Филиппович.
Я поклонился. Парень, что привёл меня, быстро исчез, а я остался в зале, съедаемый взглядами знатных особ.
— Присаживайся, Михаил, — кивнул Дмитрий Филиппович на свободный стул в дальнем конце стола.
Я сел на предложенное место, пытаясь не обращать внимания на недобрые взгляды, устремлённые со всех сторон.
— Итак, все в сборе, — произнёс Дмитрий. — Я должен довести до вашего сведения требования победившей стороны. Они утверждены государем императором через его представителя и обжалованию не подлежат.
Дмитрий замолк. В гостиной царила гробовая тишина, только слышались покашливания и шорох одежд.
— От лица всего рода
Весть о том, что наследник взят в заложники, вызвала обеспокоенный ропот среди собравшихся.
— И мы просто так это оставим? — возмутилась Ольга. — Неужели род стерпит такое?
Несколько голосов поддержали её.
— Мы не можем нарушить волю государя, — Дмитрий Филиппович повысил голос. — Договор о капитуляции обжалованию не подлежит.
— Что насчёт скандала? Вы уладили этот вопрос? — спросил какой-то мужчина.
— Эта проблема решена. — продолжил Дмитрий Филиппович. — Сын покойной Елены Филипповны, Михаил Петров, ранее носивший фамилию Барятинских, но изгнанный по достижении своего семнадцатилетия, отныне является полноправным членом рода Птахиных.
По залу снова пробежал ропот, все оглянулись на меня, а я даже не знал верить ли своим ушам. Как-то слишком стремительно пошёл карьерный рост.
— Спокойно дамы и господа, — возвысил голос Дмитрий Филиппович, и зал поутих. — Не удивляйтесь. Это был единственный способ избежать скандала, который чуть не разгорелся из-за участия в битве Михаила. Арсентий Филиппович предвидел, что план может провалиться, а потому заранее подготовил все необходимые бумаги, которые были бы уничтожены, если бы участие Михаила удалось бы сохранить в тайне. Но поскольку нашу хитрость раскрыли, пришлось продемонстрировать Барятинским и государеву представителю документы, подтверждающие то, что Михаил — часть нашей семьи. Обычай допускает возможность принять представителя родственной семьи, прецеденты такие имелись, так что можете быть спокойны — всё в рамках традиции. Более того, в свете минувших событий Михаил доказал, что достоин носить фамилию Птахиных. Сегодня на поле боя от его руки пали три противника, все — витязи четвёртой ступени. Встань, Михаил. Добро пожаловать в семью!
— Благодарю за оказанные мне честь и доверие, — произнёс я, поднявшись.
Кто-то смотрел на меня с удивлением, кто-то, как мне показалось — с враждебностью. Но возражать никто не решился.
Обо мне очень скоро забыли, переключившись на другое: принялись обсуждать вопросы, связанные с передачей имущества победившей стороне. Я хотел уйти, но не знал, под каким предлогом это сделать и насколько это прилично с точки зрения этикета. Да и куда?
Так что сидел и слушал. Меня несколько коробила ситуация. Ведь что получалось? Барятинские подло убили мою мать (пусть, я её не знал, но тем не менее), хотели убить меня, а теперь Птахины вынуждены извиняться и отдавать имущество. И всё из-за дурацкой битвы, победить в которой не было никаких шансов. Насколько же всё-таки нелепы порой местные обычаи! Средневековье какое-то…