Дружинник
Шрифт:
— Тебе предстоит суд поединком, — сказал Борис Вениаминович. — Раз уж ты настоял, то и получишь, что хотел. Шансы у тебя есть, но небольшие. Десятник Семён, против которого ты выйдешь, имеет за спиной многолетний опыт. У тебя преимущество в том, что доспех твой — пятой ступени, и рукопашная техника неплохая. Но вот в остальном ты слабее. Чары использовать запрещено. Нарушишь запрет — потерпишь поражение и дурную славу обретёшь в самом начале жизненного пути. Так что не вздумай! Но скажу вот что: победишь или проиграешь — сейчас это не имеет значения. Проиграешь — извинишься и выплатишь штраф. Всё. Главное для тебя — это грядущая битва. Рассматривай поединок,
— Я сделаю всё, чтоб виновник ответил по заслугам, — сказал я.
— Опять за своё, — устало покачал головой Борис Вениаминович. — Раздул проблему на ровном месте. Сам глава рода кумекал, что с вами всеми делать. Твою девку, медсестру, в отроки взяли, ты сам дружинником стал. Понимаешь, как всё запутанно? Когда потерпевший простолюдин — это одно, когда отрок — другое. Совсем по-разному вопросы урегулируются. Вот ты нам задал задачу. В архивы пришлось лезть искать прецеденты.
Борис Вениаминович говорил мягче, чем прежде. Складывалось ощущение, что став дружинником, я тут же заслужил к себе более лояльное отношение со стороны старших.
— В общем, Михаил, поступай, как знаешь. Если победишь — молодец. Иди к себе и готовься. Через два часа чтоб был на площадке у восточной стены.
Мне предстояло драться со здоровым усатым мужиком, который занимал должность десятника и являлся отцом Фомы. Было Семёну уже за сорок, и я не сомневался, что он мастерски владел оружием. У меня же имелись лишь те навыки, которым обучили Михаила в юные годы, хорошая реакция и, конечно же, броня, способная выдержать больше ударов, чем доспех противника.
Не густо, но легко отдавать победу я не собирался. Как сказал Борис Вениаминович: если проиграю бой, должен буду заплатить пострадавшей стороне некоторую сумму и принести извинения. А вот если выиграю, тогда виновников побью розгами, а их поступление в дружину отсрочат. Я всем своим естеством желал, чтобы эти пятеро понесли наказание. На моей стороне была правда, и за эту правду я зубами собирался рвать.
Вокруг площадки собрались многие воины из старшей и младшей дружин. Пятеро несостоявшихся насильников стояли в стороне, ожидая исхода поединка. Судя по их насмешливым взглядам, парни не сильно переживали за свою участь. Сотник, который сейчас выполнял обязанности судьи, объявил условия.
Десятник Семён вышел против меня, облачённый в кристаллический чёрный доспех, в руках он держал алебарду с пикой на конце и короткой рукоятью. Оружие было довольно массивным, но десятник легко вращал его в руке, демонстрируя свою ловкость. Я тоже облачился в доспех.
Некоторое время мы кружили, выжидая момент для нападения. Выпад. Я парировал. Ещё один — я ушёл с линии атаки, рубанул с разворота, но напоролся на блок, мой бердыш звякнул об алебарду Семёна, а тот, воспользовавшись случаем, снова сделал два выпада, от которых я едва успел уклониться, и в прыжке нанёс рубящий удар. Я увернулся, и алебарда вонзилась в грунт.
Семён бросился на меня. Я парировал его первый удар, второй скользнул по моему наплечнику. Противник на миг открылся, и я попытался достать до его головы. Промахнулся, и тот контратаковал. Я поставил блок, но десятник с разворота пробил мне по ногам, и я шлёпнулся спиной в песок. Семён снова занёс алебарду. Лёжа на земле, я отразил удар, перекатом ушёл от третьего и, поднявшись, встал в стойку.
У меня никак не получалось перехватить стратегическую инициативу. Противник атаковал с дичайшим напором, а я преимущественно защищался, будучи не в силах перейти в наступление. Я снова принялся парировать удары и уклоняться, получил в шлем остриём пики, а потом подсечку. Опять я на земле, и опять еле успел увернуться от добивающего удара; поднялся, поставил блок и с разворота треснул локтем. Противник слегка опешил. Я попытался свалить его коленом в корпус, но лишь оттолкнул, и с разворота ударил ногой, а потом алебардой — в голову. Семён упал, но поднявшись перекатом, выставил вперёд пику алебарды, остановив моё наступление, а потом ткнул ей меня в шлем. И теперь уже я чуть не потерял равновесие.
Мы опять стали кружиться, готовясь атаковать. Энергия моя зарядилась, но я её пригасил, помня, что свою силу ни в коем случае применять нельзя. Не так страшен был факт поражения, как нарушение правила судебного поединка, которое ложилось пятном на репутацию воина.
После пары обманных выпадов, Семён снова атаковал. Чередуя колющие и рубящие удары, он принялся наступать. Остриё угодило мне в нагрудник, я в ответ двинул противника бердышом в шею, мы пошли в размен. Мне по броне прилетали несильные удары, некоторые удавалось парировать, я же в свою очередь тоже бил, куда придётся: по туловищу, по голове, по плечам, но такие тычки вряд ли могли причинить серьёзный вред панцирю моего соперника.
Выдержав натиск, я сократил дистанцию и несколько раз двинул кулаком, рукоятью и локтем по шлему десятника, а потом — коленом по кирасе. Семён отпрянул назад, опустил алебарду, а я нанёс сильный рубящий удар в корпус, от чего десятник шлёпнулся на землю. Я ещё раз рубанул, но тот увернулся, бердыш мой вонзился в грунт, а соперник, вскочив на ноги, попытался достать меня алебардой. Я отклонился, и острие пролетело у меня перед носом.
Мы снова схлестнулись, оружие опять громыхало друг о друга и о доспехи. Я несколько раз пробивал лоукик, сближался и бил с локтя в голову, но ничего не помогало: доспех держал удары, а противник пёр, как танк.
Драка затягивалась, мы оба устали, но продолжали мутузить друг друга. У меня не осталось сил уворачиваться от атак, и я просто принимал на себя удары и наносил ответные. Семён тоже вымотался: его движения замедлились. Казалось, он с трудом поднимал алебарду. Да и мой бердыш делался всё тяжелее и тяжелее с каждым взмахом.
Я получал всё новые и новые удары. Казалось, доспех вот-вот развалится, и я проиграю. Но я собрал последние силы, и улучив момент, оттолкнул противника ногой. Семён еле устоял, опустил алебарду, и тогда я с размаху рубанул ему в голову. Десятник оказался на четвереньках, попытался подняться, но я ударил снова. Десятник перекатился, заблокировал следующий удар и опять хотел подняться, я же пинком отправил его на землю и рубанул ещё раз.
Я видел, что Семён не может сопротивляться, он устал. У меня тоже силы были на исходе. Но я стоял на ногах, а он лежал на земле. И я рубил со всей дури, желая поскорее сломать доспехи и закончить затянувшуюся драку. Один удар, другой, третий… Руки ослабли и с трудом удерживали бердыш, но я понимал, что давать слабину сейчас нельзя. Иначе инициатива вновь окажется у соперника, и тогда я уже не смогу ничего сделать.
Очередной удар — мой бердыш раскололся. Я остался безоружен.
Выругавшись про себя на столь ненадёжное магическое оружия, я ринулся на соперника, схватил его алебарду, пытаясь вырвать из рук, и мы покатились по земле, мутузя друг друга как придётся. Наконец, Семён ослабил хватку, и оттолкнул меня ногой, я упал рядом, алебарда оказалась в моих руках.