Дружинник

Amazerak

Больше ничего необычного я не нашёл (или не заметил в куче ненужной информации). Под конец дневника во многих записях чувствовался страх. «Они придут за мной и убьют, — писал отец. — Они узнали, теперь остаётся только ждать смерти». Почти год отставной офицер жил, предчувствуя собственную кончину. И, как оказалось, не напрасно. И снова никакой конкретики. Кто придёт? За что убьют? Впрочем, ответы на эти вопросы я уже знал. А вот почему рождение ребёнка (то есть меня) было так важно для Отечества, я не понял. Отец знал о пятой школе? Он был из тех, кто желал возродить её? Это его инициатива, или кто-то стоит за этим всем? Очень мутная история, одним словом.

Уже светало, когда я закончил просматривать дневники. Стряхнув пыль с кровати, я лёг и уснул. А когда проснулся, в окна било полуденное солнце. Я решил перед отъездом прогуляться по городу, проветрить голову и обдумать всё, что узнал.

Дневники и оружие я сложил обратно в ящик, а ящик — в тайник. Брать с собой ничего не стал. Пока я обитал в поместье и не имел собственного жилья в городе, нельзя держать при себе такие вещи. Если всё пойдёт по плану, если я выживу в битве, стану дружинником и получу некоторую независимость, обязательно вернусь и подробно изучу все записи строчка за строчкой и придумаю, что делать с домом. А пока пусть остаётся, как есть.

Едва я вышел из калитки, как ко мне подошёл мужчина. Одет он был неброско, по-простому: коричневый сюртук, сильно поношенные штаны, кепка-восьмиклинка. Невысокий, с худым тревожным лицом он производил впечатление человека болезненного и замкнутого.

— Здравствуйте! — произнёс он с вежливой натужной улыбкой. — А вы, наверное, наш новый сосед? Позвольте представиться, Георгий.

— Михаил, очень приятно, — ответил я, пожимая протянутую руку.

— Этот дом долго простоял без хозяев, семь лет уже как. Здорово, что тут снова будут жильцы: хороший дом. Его бы в порядок привести только.

— Да, если прибраться и отремонтировать, жильё очень даже ничего, — согласился я.

— Слушайте, а вы случаем не родственником будете покойному Николаю Семёновичу?

— Состою в некотором родстве, верно.

— Я знал покойного. Хороший человек был. Офицер в отставке. Судьба у него только сложилась трагически. А вы, Михаил, надолго к нам?

— Нет. Заехал не денёк имущество глянуть. Вечером уезжаю. Дела зовут.

— Жаль. А то бы заскочили в гости. Про родственника вашего поведал бы. Мы ж с ним знали друг друга. В одной части служили. Ну да ладно. В другой раз, значит. Приедете же ещё.

Человек этот мне показался странным и подозрительным. Но он знал что-то о моём отце, и я подумал, что шанс упускать не стоит.

— У меня есть несколько часов до отъезда, — сказал я. — Я мало знаю о своём родственнике. Было бы интересно о нём послушать.

— Что ж, тогда пойдёмте. Вон мой дом.

Дом находился ниже по улице на противоположной стороне — обычная, ничем не примечательная изба. Георгий, судя по всему, жил один: ни супруги, ни детей, ни родственников. Он пригласил меня за стол, поставил самовар, баранки и печенья.

— С Николаем Семёновичем я служил в Казахстане, — начал он рассказ. — Он был капитаном, а я в денщиках у него ходил. А как в отставку после ранения Николай Семёнович вышел, я служил ему ещё почти пять лет. Под Боранкулом он был ранен в Казахстане. Меня тогда тоже слегка задело. Николай Семёнович был особенным человеком, необычным. И такого человека сгубили.

— Что вы подразумеваете под словом особенный?

— А то и подразумеваю. Да ты лучше сам расскажи, в каком родстве состоишь с покойным? Похожи вы чем-то. Сын у него вроде как есть твоего возраста и зовут так же. не он ли?

Тон Георгия изменился. Прежде он говорил слегка заискивающе, а сейчас я ощутил себя, словно на допросе. Но ещё больше поразило, что он знал о сыне (обо мне, то есть), хотя эта информация скрывалась даже от членов рода, в котором я рос. Никто об этом не должен был знать. А Георгий знал.

— Вы правы, я и есть сын покойного, — признался. — Что ещё вы знаете?

— Немного, очень немного, к сожалению… Но почему ты здесь? Насколько мне известно, ты рос в боярском роду. Но ты не выглядишь, как знатный человек.

— Скажем так, обстоятельства сложились не лучшим образом.

— Понимаю… Главное, что тебя не убили. А вот Николая Семёновича сжили со света.

— И меня пытались.

— Вот как? Что ж, значит, тебе повезло. Пока что.

— Что вы имеете ввиду?

— Знаешь, почему отца твоего убили?

— Знаю. А вы?

— Это касается его силы. Чар пятой школы. Он владел ими. Из-за них весь сыр бор.

— Расскажите поподробнее. Что вы знаете об этих чарах?

— А что я могу знать? Я мелкий человек, слугой почти всю жизнь ходил. Знаю только, — тут Георгий понизил голос, словно нас кто-то мог услышать, — что это — спасение для всех нас.

— Для кого? Выражайтесь яснее.

— Для России! Ты же тоже владеешь ими? Должен владеть. Для этого всё было. Понимаешь? — во взгляде Георгия появился безумный огонёк.

— Простите, мне мало что известно, — сказал я, решив не выдавать свои способности. — Я слышал легенды о пятой школе, но не более.

— Нет, это не легенды, — замотал головой Георгий. — Пятая школа была уничтожена. Намеренно. Она была слишком сильной. Ни один род не устоял бы перед мастером этих чар. Пойми, её существование стало нежелательным. Стихийники истребили всех её представителей. Подло, хитростью взяли. Это был мировой заговор!

Слушая Георгия, мне стало казаться, что мужик слегка поехал крышей. Мировой заговор в условия нескончаемой вражды всех со всеми, когда две стороны порой даже о перемирии не могут договориться? Чушь какая-то…

— Что ж. Жаль, конечно, что так сложилось, — сказал я, — но теперь ничего не поделать.

— Нет, не всё потеряно. Ты просто многого не знаешь. Есть люди. Они хотят вернуть пятую школу. Если найдётся тот, в ком есть сила, его поддержат и направят на путь истинный.

— И кто же эти люди?