Дружинник

Amazerak

Как оказалось, младшей (или побочной) ветвью назывались бояре, владеющие собственной вотчиной, носящие фамилию рода и находящиеся в вассальной зависимости от главы этого рода. Как правило, вотчину с правом полного владения и передачи её по наследству, а так же титул младшего боярина мог получить носитель фамилии, у которого подряд семь поколений предков находились на службе у главы рода. Такая ветвь становилась практически независимой, но имела некоторые обязательства перед главой рода: присылать воинов по требованию и платить денежные повинности. Побочная ветвь, к которой я ехал, носила фамилию Птахины-Свирины — это была одна из древнейших ветвей (насчитывалось ей лет четыреста) но при этом не самая богатая и многочисленная. Зато они жили дальше всех от столицы.

Не удивительно, что младшая ветвь была недовольна участием в битве: их не касались разборки старших, происходящие за тысячу вёрст. С другой стороны, вассальная договорённость требовала встать на защиту рода.

Нижний остался позади, а впереди нас ждали долгие нудные вёрсты. Я, хоть и проспал весь вчерашний день, чувствовал себя разбитым. Глаза слипались, тело ломило после битвы. Мы выехали затемно через задние ворота усадьбы. Имелись некоторые опасения, что Барятинские могут прознать о нашем мероприятии и попытаться задержать нас, но пока всё шло гладко.

Поначалу ехали молча. Дружинники были шокированы моим взлётом из полнейшей безызвестности до положения члена семьи. Всего месяц назад я был отроком, слугой, едва ли не пустым местом, а теперь вдруг оказался выше их в иерархии, практически небожителем, которому полагалось служить. Хотя по факту ничего не поменялось: я и прежде обладал силой, но тогда большого пиетета она ни у кого не вызывала. А стоило главе рода подписать какую-то бумажку — и всё, ты — царь и бог, тебе ноги целовать готовы те, кто ещё вчера относился с пренебрежением.

Я и сам не мог свыкнуться со своей новой позицией и той бездной, которая внезапно пролегла между мной и младшими дружинниками. Я не желал таких отношений, не желал быть небожителем. Мне нужны были боевые товарищи, а не слуги. Я, как мог, пытался показать, что всё осталось по-старому, но дружинников словно подменили. Даже Катрин, с которой меня связывали отношения гораздо более тесные, чем полагалось, внезапно дистанцировалась и стала вести себя чрезмерно учтиво. А мне оставалось только дивиться воспитанию дружинников и той иерархичности, которой было насквозь пронизано здешнее общество.

— Кто-нибудь бывал в Оханске? — спросил я, устав от напряжённого молчания. — Большой город?

— Город большой, промышленный, — ответил Гаврила. — Раза в три больше Арзамаса. Но мне не доводилось там бывать. Говорят, места там — глухие. Урал близко.

— Не знаю, как там, но за Уралом, рассказывают, всякая бесовщина творится, — добавил Витя.

— Что за бесовщина? — поинтересовался я.

— Да многое болтают, — сказал десятник. — Говорят, колдуны водятся в лесах сибирских, куда цивилизация не дошла. С давних пор там живут. Говорят, колдуны эти и мор могут наслать, и мертвецов воскрешать, и много всяких ужасных безбожных дел творить.

— Даже интересно посмотреть, — произнёс я, удивляясь тому, сколько всяких тайн таит этот мир. Жизни не хватит, чтобы всё узнать.

— Ох, не советовал бы, Михаил Ярославович, — покачал головой десятник. — Даже на храбрых воинов вещи эти ужас наводят. Так что не стоит соваться в такие места.

— Какой я тебе Михаил Ярославович? — нахмурился я. — Я моложе тебя в два раза. Какие «вы», едрёна вошь? Никаких «вы», понял? Обращайся, как и раньше.

— Хорошо, как скажешь, Михаил, — вежливо ответил Гаврила.

— То-то! Устроили тут институт благородных девиц. Мы же ещё три дня назад мутузили друг друга на тренировках.

— Виноват. Привычка. Положено так.

Я уставился в окно, прислонив голову к стеклу. Наш большой автомобиль потряхивало на неровностях. Позади выли и пыхтели тягачи. Я вспомнил о Тане. Наконец-то увижу её после столь долгого перерыва. Но какой в этом прок? Нас теперь разрывает огромная социальная пропасть. Как она это воспримет? Да и что нас ждёт в будущем?

Под эти мысли уснул. Организм требовал отдыха.

Когда проснулся, наша колонна стояла возле моста, перекинутого через мелкую речушку. Экипажи машин набирали воду. Дружинники о чём-то болтали меж собой. Я тоже вышел размять затёкшие конечности. Ощутил, как желудок жалуется на снедающую его изнутри пустоту, или проще говоря, дико хотелось жрать.

Катрин стояла, прислонившись к машине, и смотрела на течение реки.

— Есть охота, — сказал я. — Ты не проголодалась?

— Если прикажешь, отправим машину до ближайшей деревни, — предложила дружинница.

— Не нужно. Время только потеряем. Доедем до следующего населённого пункта, там перекусим, — я пристально посмотрел на Катрин. Её лицо не выражало никаких эмоций, кроме какой-то выученной почтительности. Я усмехнулся, — да что с вами со всеми сегодня? Ты-то, Кать, чего, как не родная? Ну? Я не понимаю. Приняли меня в семью. И что? Я теперь другой человек что ли? Ведите себя нормально.

— Хорошо, — улыбнулась Катрин, — я постараюсь. Просто это как-то… неожиданно.

— И не говори. Сам в шоке.

— Что ж, скоро привыкнешь к своему прежнему положению. Всё будет по-старому.

— Э нет. Тогда у меня не было ни сил, ни ответственности, а теперь всё серьёзно. Я в старшей дружине, и я должен думать о благополучии рода. А теперь мы ещё и в такой плачевной ситуации оказались. В общем, надо выбираться из ямы, куда нас Барятинские загнали.

— Это мудрые слова, — произнесла Катрин склонив голова.

«Блин, опять рисуется тут, — я поджал губы и осуждающе посмотрел на девушку. — Как же их снова научить вести себя по-человечески?» Субординация субординацией — понятное дело, но не до такой же степени!