Друзья
Шрифт:
– Не понимаю,- волновалась Аня.- На поезде быстрей. Ты, Андрей на руках донесете.
Наконец тут где-нибудь машину. Я бы ни за что не ждала.
Зина загорячилась.
– Ты представляешь, Аня, ребенок болен! Ребенок! А они не знают, где машину взять…
– Ничего, ничего. Найдут.
– Разве есть у нас что-либо дороже детей?
– Но это же твой ребенок! – не выдержала Аня.
– Вот именно! – сказал Виктор.- Если бы их детки – ого! Ничего, пусть почешутся.
Глаза у Виктора за стеклами очков были ускользающие.
– Виктор! –
Аня начинала чувствовать себя идиоткой.
– Глядите сами. Мы дома. Мне надо их обедом кормить. Но я бы не ждала.
Обедали, прислушиваясь все время. Только дети не умолкая рассказывали про щенят: какие они теплые, какие у них животы толстые.
– Я его прижала к себе!..- Машенька даже зажмурилась от нежности, и отец, глядя на нее, начал таять.
– Не понимаю,- не выдержала Аня, раскладывая второе по тарелкам,- не могу понять!
– Ну принимай ты людей такими, как есть. Вот у тебя манера: всех исправлять, всех на свой лад переделывать. Ты же знаешь Витьку. Хороший парень, но когда денег касается…
– Денег? А если жизни? И это твой друг!
– Нельзя же: либо по-моему, либо никак. А по их представлениям, мы не так живем.
Наверное, не так. Честное слово, лучше, когда спокойней.
– Да? Ты бы так мог?
– Ну и плохо. Плохо, если хочешь знать.
– Плохо, что мы молчим. Если бы чужой ребенок на улице… А это твой друг – и ты молчишь!
Кончилось тем, что после обеда Андрей все же пошел к Анохиным. Шел и себя клял в душе. Он хорошо знал по опыту, что за сказанным вслух у Виктора и Зины всегда еще столько же, чего они говорить не хотят. И такие другой раз дальние расчеты, что они уже и сами толком не поймут. Начнешь добиваться – ты же дураком окажешься. Но в конце концов это их право. Даже к добру нельзя гнать людей палкой. Нельзя всюду и везде насаждать свои понятия, как это делала бы Аня, дай ей волю.
Однако вернулся он от Анохиных смущенный.
– Что-то мне не понравилось на этот раз. Зина плачет. У него ведь не поймешь: я думал, он со стариком говорил. Я еще удивился. Старик бы из-под земли добыл, раз такое дело. А не добыл, прислал бы кого-нибудь на такси. Оказывается, Немировского не было. Кому-то сказал, тот кому-то передать должен…
– И они ждали! – Аня смотрела на него и головой качала.- Знаешь, я тебя презираю!
– Ну, правильно.
– Мягкость твоя – это равнодушие. Тебе удобней не вмешиваться. Если ты можешь одобрять…
– Да я хоть словом…
– Ты такой же, как они, понял?
– Я с детства понятливый: три раза объяснят, уже начинаю понимать.
– И шутки твои…
– Молчу.
– С вечера – подумать! – с вечера болен ребенок, а они все как бы подешевле устроиться. И эта ложь: «Разве есть у нас что-либо дороже детей?» Если ты сию же минуту…
– Уже иду.
– Нет,
Андрей сел на табуретку посреди кухни, вздохнул:
– Тогда я не пойду.
И руки на коленях сложил. Аня смотрела на него. Так смотрела, что у него волосы на макушке начинали потихоньку дымиться. Но он сидел с ничего не выражавшим лицом. И она знала: при всей его мягкости, сейчас с ним ничего не сделаешь. У него было однажды на фронте, когда он сел и не сдвинулся с места. Батальон отступал или рота – Аня никогда не могла запомнить, что часть чего и что во что входит,- так вот, они побежали, а он сел на землю. И они бежали мимо него. Потом начали останавливаться.
Лет восемь они прожили с Андреем, когда случайно она услышала об этом: приехал однополчанин, они выпивали вечером на кухне и тот стал вдруг вспоминать. Потом Митя много раз выпытывал у отца: «А что ты им говорил? А ты бы вверх стрелял…
А почему ж они начали останавливаться?» Отец только улыбался: «Ну, может, подумали – я жаловаться на них стану».- «Кому?» – «Да, пожалуй что и некому».- «А если б не остановились? А тут немцы. Что тогда?» – «Тогда? Тогда, сын, могло тебя на свете не быть…»
– Хорошо, я не пойду,- сказала Аня.- Но ты даешь мне слово?
– Тебе бы дюжину детей, двоих тебе мало,- говорил Андрей, кладя лишнюю пачку сигарет в карман.- Может, мне с Виктором придется поехать.
– Деньги возьми. Дотянуть до таких пор!
– В наше время от аппендицита не умирают.
– Да? Тысячи по стране. Вот от такого невежества. Прежде рак научатся лечить.
У Анохиных творилось уже невообразимое что-то. До Зины дошло с опозданием, но теперь она была как безумная. То кидалась Милу одевать, то причитала над ней и до того запугала ребенка, что казалось – она и в самом деле умирает.
Андрей вызвал Виктора во двор:
– Вы хоть девочку-то пожалейте.
Виктор только сморщился жалко. Когда закуривал, дрожали руки.
– Вот что: я пойду на переезд. Какую-нибудь машину поймаю. Хоть грузовик. Но ты не жди. Найдешь раньше – езжайте. Договорились? Все равно переезда не минуете.
По деревне Андрей шел, а дальше побежал. Издали увидел грузовик с сеном, под которым и грузовика не было видно: огромный стог, покачиваясь, переваливал через переезд. Когда подбежал ближе, из-за грузовика вынырнул скрывавшийся в пыли «Москвич».
Андрей кинулся к нему с протянутой рукой – в «Москвиче» подняли изнутри стекло.
А после сорок минут стоял на переезде, куря сигарету за сигаретой. Шлагбаум опускался, обдавая ветром и грохотом, проносился состав, и долго еще земля дрожала под подошвами. Вновь подымался шлагбаум.
Из будки вышла молодая стрелочница с синей эмалированной кружкой и хлебом в руке, села на вымытые деревянные ступеньки крыльца, натянула юбку на загорелые колени.
– Давно ждешь.
Андрей подошел ближе.