Дрянь (сборник)
Шрифт:
И наконец, перед самой моей выпиской мне была преподнесена последняя новость: у Комковского засохла цикута! Он бегает по управлению, рвет на себе волосы, потому что это вещдок, и ему теперь за него отвечать…
Мы с Антоном плетемся неторопливо по осенней мостовой. Ба! Кто это там сидит на ступеньках «Фотографии», греясь в лучах солнышка? Да это моя симпатичная приемщица! Только вовсе она не моя. Издалека видно, что ей не больше месяца осталось выдавать карточки — скоро уйдет в декрет и надолго, если не навсегда, пропадет с моих глаз.
А вот и ухокрылый фотограф выглядывает из дверей.
— Ути-пути, —
Вот оно что, грустно думаю я, проходя мимо. Тут, оказывается, целое счастливое семейство. А меня никто не ждет дома.
Впрочем, вру. Если часы над входом в аптеку не обманывают, дома меня ждет Северин. Я, уходя, оставил дверь открытой, но все равно надо заканчивать прогулку. Потому что Стас по телефону в своей обычной сюрпризной манере намекнул, что придет не один.
— Заходи, инвалидушка, — закричал он, услышав, как мы с Антоном копаемся в прихожей, — заходи, я тебя кое с кем познакомлю.
Я вошел и сразу увидел на фоне окна женский силуэт. Глаза у меня все еще слезятся, потому мне никак не удавалось разглядеть лицо.
— Это Лена, — бодро сообщает Северин, — а это наш героический Шурик.
— Лена? — не понял я. — Какая Лена? Ах, пианистка!
— Ну конечно, — закричал он. — Не веришь, что ли? Где у тебя тут рояль, сейчас сыграем в четыре руки.
— А я думал… — растерялся я.
— Знаю, что ты думал, — перебил Стас. — Я тебе обещал, значит, привезу. Только… понимаешь, какое дело… Она опять пропала!
— Как? — не понял я.
— А вот так. Чиж говорит, она теперь готовит материал про бродяг, про бомжей. Все время лазит по каким-то подвалам, чердакам. Ну, ничего, найдется. Теперь я не сомневаюсь!
Больше мы к этой теме не возвращались. Весь вечер пили чай. Стас веселил нас, рассказывал анекдоты. Но в конце я все-таки не удержался, спросил:
— Слушай, я теперь все понимаю, кроме одного: как она собиралась разбогатеть?
— Очень просто, — ответил Северин. — Издать свой «Дневник». Только, говорит, надо туда еще материала добавить…
– КТО НЕ СПРЯТАЛСЯ -
Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать.
Кто не спрятался — я не виноват.
1
Сквозь сон мне казалось, что я слышу, как дед шлепает по квартире. Скрипела дверца холодильника, громыхал чайник. «Жалко деда, — привычно подумал я, зарываясь глубже в теплое одеяло, — помирает дед». Три недели назад, когда дозвонилась до меня тетя Настя и сообщила, что дело плохо, а ухаживать некому, я взял месяц за свой счет и прилетел. Месяца хватит, вздохнув для приличия, деловито сказала по телефону тетя Настя, онколог говорит — в любую минуту…
Я поднес к самым глазам руку с часами, сонно пытаясь определить, что показывает светящийся циферблат. Половина седьмого. Февральская темень за окном. Вздохнул, перевернулся на другой бок и вдруг понял, что совершенно не сплю, а лежу, затаив дыхание и напряженно прислушиваясь.
Дед помер три дня назад, а вчера мы его похоронили.
Осторожно, стараясь не скрипнуть пружинами, я сел на кровати. В прихожей горел свет. Я на цыпочках вышел в коридор и остановился на пороге кухни. За столом, положив локти на клеенку, сидел Валиулин и прямо из банки ел консервированного лосося. Выпуклые стекла его очков приветственно сверкнули, и он с набитым ртом сделал жест рукой, как бы приглашая меня разделить с ним трапезу. Валиулинское круглое лицо, крепкое и скуластое, как антоновское яблоко, выражало максимум доброжелательности. Но, стоя в одних трусах, босиком, с поджатыми на холодном полу пальцами, я чувствовал, как меня охватывает раздражение.
— Незаконное вторжение в квартиру, — сказал я хмуро. — Давно кодекс не перечитывал?
Проглотив кусок, он радостно хихикнул:
— Двери запирать надо!
Я еще постоял, посмотрел на него в упор, но ни черта больше не высмотрел на его физиономии и пошел за тапочками, по дороге прихватив из ванной халат. Когда я вернулся, Валиулин, пыхтя и отдуваясь, пил чай из большой дедовской кружки. Сев на табуретку напротив него, я, как мог более холодно, поинтересовался:
— Чем обязан?
От чая у Валиулина запотели очки, он снял их, стал протирать мятым, не слишком свежим платком. Его маленькие близорукие глазки покраснели, в уголках стояла влага.
— Да вот… Ехал мимо. Дай, думаю, загляну поболтать…
— Понятно, — кивнул я. — Полседьмого утра — самое времечко. Для светских визитов.
— Сам знаешь, какая работа, — простодушно развел руками Валиулин, не желая замечать моей иронии. — Заехал, значит, а ты того… Спишь. Решил: чего будить? Поем пока…
Тот, кто плохо знает Валиулина, может, и купился бы. Но я, слава Богу, знаком с ним лет десять. И ни на секунду! не усомнился, что он неспроста строит тут из себя валенка, что у него ко мне дело. А я никаких дел иметь с ним не желал. Вообще, разбуженного спозаранку человека легче легкого привести в раздражение. Явился под утро бывший начальник, заметьте, незваный, морочит голову, а ты сидишь перед ним недопроснувшийся, полуодетый и должен почему-то его слушать.
— Простой ты, Валера, как этот стол, — сказал откровенно зло. — Заехал поболтать, заодно поел. Мы с тобой, между прочим, два года не виделись. И запросто можем еще двадцать два не увидеться.
Он по-птичьи склонил голову набок, словно приценивался ко мне, как к товару в витрине, и вдруг спросил:
— А что, обратно не тянет?
В груди у меня похолодело. «Вот гад-то?» — подумал я. Уж в чем не могло быть сомнений, так это в том, что Валиулин ввалился ко мне с утра пораньше не за тем, чтобы звать меня на работу.
— Не тянет, — отрезал я, очень надеясь, что голосу меня при этом железный, а лицо каменное.
— Неужели все еще дуешься?
Тут уж я не удержался, хмыкнул:
— Хорошее ты слово нашел. Точное. Именно так: дуюсь.
— Зря, — сообщил он, подумав немного. — Другой на твоем месте спасибо сказал бы. Тебя ж фактически из тюрьмы вытащили. Нехорошо. Неблагодарно.
— Вытащили? Из тюрьмы? — Я попытался заглянуть ему в глаза, чтобы понять, насколько серьезно он говорит, но ничего, кроме сверкания стекол, не увидел. И, решив не заводить опять старую пластинку, махнул рукой: — Ты не хуже меня знаешь, что я ни в чем не был виноват.