Дрянь (сборник)
Шрифт:
Шу-шу зябко передергивает плечами. Вот тут я ей верю! Но настырно продолжаю:
— А если кого-нибудь попросить сходить туда, пока вы будете в кино?
— Хрен-то! — торжествующе отвечает она. — У него в доме такой пес, что загрызет любого незнакомого. А меня он, слава Богу, знает…
И тут я сдаюсь. Все-таки подруга!
Вот и все. Сегодня утром Шу-шу передала мне все шмотки, сумки, очки. Завтра, в воскресенье, мы еще раз встречаемся с ней утром, уточняем, так сказать, детали. Завтра я постараюсь узнать, что она задумала на самом деле. Вернее, что они задумали. Не сомневаюсь, что эту аферу она никогда в жизни не смогла бы придумать одна — или я ничего не смыслю в людях. С кем в паре она работает? С тем хорьком? С Кроликом, у которого в голове тараканы? С обоими? С кем-то третьим?
Завтра, быть может, я узнаю,
Все равно мне страшно. Хотя отступать я не намерена. Еще чего! Мне почему-то жалко Шу-шу. У нее мое лицо. Только ли она одна виновата, что стала путаной и наркоманкой? Когда все кончится, удастся ли ее вытащить из этой грязи? Скоро я все узнаю. Завтра.
21
— Три богатыря, — усмехнулся одними губами Комаров, оглядывая Северина, меня и только что подъехавшего Балакина. — Сейчас будем с вами решать, в какую сторону ехать. Но сначала отпустим товарища.
Лично я приободрился. Если Комаров усмехается, значит, наши дела не так уж плохи. Значит, и он считает, что розыск больше не в тупике. Мы все повернулись в сторону двери, где в уголке скромненько сидел Толя Жабин, зам. по розыску из отделения, к которому относится дом Салиной. На его круглом веснушчатом лице незамысловато отражалась вся гамма наличных чувств: сейчас я вам расскажу все, что знаю, а потом вы меня отпустите, не путайте в это дело. Чем смогу — помогу, только, Бога ради, не вешайте на меня по территориальному признаку похищение, наркоманку и прочий букет.
Заметив, что все на него смотрят. Толя враз посуровел, даже попытался нахмурить свои несерьезные рыжие брови:
— Собственно, выдающихся достижений нет, — обнадеживающе начал он. — Ребята еще отрабатывают жилой сектор, но пока нашли только соседку по подъезду, которая в среду вечером, около двадцати трех часов, видела Салину. Говорит, ее вели под руки двое мужчин. Салина как будто еле держалась на ногах. Ну в этой картинке ничего необычного для соседки не было, она особого внимания не обратила.
— Вели в дом или из дома? — быстро спросил Балакин.
— Из дома.
— Приметы мужчин дает? — без особой надежды в голосе поинтересовался Северин.
— Смутные. Один вроде высокий, крепкий. Второй среднего роста, пожилой, с седыми волосами. Больше никаких деталей.
— Опознать при случае берется?
— Вряд ли. Темно было. Да она и видела их мельком.
— Никакой машины перед подъездом не было?
— Вы ж видели: там всегда полно машин, особенно вечером. Они выходили из подъезда, она входила. Куда они потом делись, не знает. Все, — огорченно развел Толя руками.
Мы молчали. Он поднялся, спросил у Комарова:
— Разрешите идти?
Когда дверь за ним закрылась, заместитель начальника МУРа снова обвел нас глазами и остановил взор на Северине.
— Давайте по очереди.
— Я думаю, теперь с учетом рукописи Троепольской и показаний Овсова можно восстановить весь ход событий, предшествующих убийству, — бодренько откликнулся Стас. — Судя по всему, у Шу-шу дело шло гладко и по плану…
— Вопрос, — подняв руку, перебил его Балакин. — Если, как ты говоришь, все шло по плану, то почему следы морфина мы нашли в кармане плаща Троепольской, а не Салиной?
— Ответ, — тонко улыбнулся Северин. — Можно, конечно, официально запросить метеорологов, но я и так помню: в воскресенье с утра шел мелкий гнусный дождик, распогодилось только часам к четырем. Этого наши девочки не предусмотрели, двух одинаковых плащей у них запасено не было. Поэтому в туалете им пришлось переодеваться…
— Дважды, — вставил я.
— Не факт, — возразил Северин, — поскольку следы морфина обнаружены только в плаще Троепольской. Я, например, представляю себе, что это было так. Шу-шу едет домой к «старику» в плаще Ольги, похищает наркотики, автоматически сует их — в карман плаща… Кстати, — неожиданно запнувшись, перебил он сам себя, — наличие следов морфина именно в плаще Троепольской подтверждает ее гениальную догадку, что Шу-шу интересовали никакие не письма, а наркотики, и более позднюю, но не менее гениальную догадку Балакина, что из-за наркотиков Шу-шу и пристукнули… Да, так вот, — продолжал он, профессорско-преподавательским жестом воздев указательный палец, — сует их в карман плаща. Мы с вами знаем, что первый фильм заканчивается около половины пятого, а в это время дождик уже прекратился, светило солнце. Шу-шу только что пришла с улицы и знала об этом, следовательно, она могла сообразить, что ей не придется больше надевать плащ, когда они со «стариком» выйдут из кино. К тому же у нее должно было быть еще одно очень важное соображение, чтобы не меняться второй раз плащами: ей ужасно не хотелось перекладывать наркотики на глазах у Ольги. Поэтому она могла предложить Троепольской ее плащ пока не снимать — ну, например, мотивировав это нежеланием обращать внимание публики на два одинаковых платья — а свой, вернее, Ольгин, сняла, свернула вместе с наркотиками и сунула в сумку. Но перепутала и взяла сумку Троепольской!
— Ну ты наворотил! — ошарашенно покрутил головой Балакин.
— Где? — азартно парировал Северин. — Моя версия объясняет все, она абсолютно логична и полностью укладывается в систему причинно-следственных связей. В ней есть только одна немотивированная случайность: подмена сумок. Но ведь теперь-то нам ясно, что это та самая случайность, с которой все и началось! И разве удивительно, что две заполошные перепуганные девки в суете, в панике, в тесной для двоих маленькой кабинке перепутали совершенно одинаковые сумки?!
Теперь ни у кого из нас возражений не нашлось. Окрыленный Северин продолжал:
— Тогда давайте вспомним, что показывает Овсов…
Действительно, похоже, настало время вернуться к рассказу Алика. Раньше этот рассказ, наполовину состоящий из слез, слюней и соплей, выглядел странным, почти абсурдным. Теперь же он, как выразился Стас, стал вполне логичным и занял свое место в ряду причин и следствий.
Начинался он так же со случайности: у Алика был, по его словам, «митинг с клиентом у правой ноги», то бишь у памятника Пушкину, и вдруг он увидел, как из подъехавших к стоянке напротив «Известий» белых «Жигулей» выходит Троепольская. Мы-то теперь знаем, что это была не Ольга, а Шу-шу, но Алик, что вполне объяснимо, этого не понял. Зато он задался тоже вполне естественным для него вопросом, что эта правдолюбка делает в обществе роскошного пожилого джентльмена в костюме «сафари» цвета хаки на роскошной белой «шестерке»? И тут же в его особым образом устроенной голове зародилась мыслишка: а нет ли здесь шанса прижать на чем-нибудь корреспонденточку? Вдруг у джентльмена есть, к примеру, жена, или, того лучше, он занимает какой-нибудь высокий пост! Тогда можно будет «похрюкать» насчет того, чтобы она оставила его, Алика, в покое, никаких статей нигде не публиковала, а заодно и от старушки с книжками отвязалась. (К слову сказать, я так понял, что Алик ни на минуту не поверил, будто Троепольская ходит к Анне Николаевне Горбатенькой бескорыстно, без своих далеко идущих планов. Он и мысли не мог допустить, что она ухаживает за старухой без расчета на получение наследства или даже более скорых дивидендов. Ни в какие разговоры о музее он не верил и передачу в руки Ольге наиболее ценных книг воспринял буквально как кражу из собственного кармана.)
Так вот, Алик увидел здесь свой «шанс» и ухватился за него. Стараясь остаться незамеченным, он пошел за этой парой. Проводив их до входа в кинотеатр, он задумался. Купить лишний билет у вьющихся тут же мелких спекулянтов не составляло труда, но Алик рассудил, что в кинотеатре можно «засветиться» перед Троепольской, и решил подождать на улице. Разумеется, он не собирался торчать здесь все три с лишним часа. Вместо этого он прикинул, что самое раннее, когда люди могут уйти с фестивального просмотра, даже если картина не понравилась, — минут через пятнадцать после начала второго фильма. К этому времени Алик успел съездить в ТЮЗ, к одной знакомой травестишке, у которой выпросил накладные усы и клей — сказал, что хочет кого-то разыграть. Потом, завернув на машине в какой-то двор, изменил соответствующим образом внешность, нацепил кепку и, сочтя себя теперь в безопасности, занял наблюдательную позицию метрах в двадцати от белой «шестерки», которую он запомнил не по номеру (к великому нашему сожалению!), а по тому, что она была на стоянке крайней. Каково же было его изумление, когда раньше определенного им времени он вдруг увидел Ольгу (на этот раз настоящую, как понимаем мы), сидящей на бульваре у фонтана!