DUализмус. Трава тысячелистника
Шрифт:
Предвестники беды – серые фантомы и призраки окружили Олесю с Кирьяном Егоровичем.
Заболела и уже при смерти их когда-то розовая, трепетная, романтичная кукла любви.
Обнажилась жестокая правда жизни.
В отношениях Олеси с Кирьяном Егоровичем появилась трещина, похожая на невидимый пока глазу, скрытый океаном, но опасный разлом в земной коре.
Их встречи стали происходить всё реже и реже.
Любовь, если таковая и была – пусть в полуфабрикатном виде, то теперь превратилась в гниющую субстанцию
Воняло тушкой, а треснуло как тысячелетнее, почерневшее дерево под названием тик от страшного удара молнии, насланной ужасной старухой.
Олесина надежда на относительно беспечную жизнь и до этого чахла. Она прогибалась под напором обстоятельств, которые успешно организовывались родным правительством. Бороться с политическими обстоятельствами у рядовых членов нет сил.
Первоначальная привязанность, которая со стороны Олеси, вполне возможно могла бы перерасти в любовь, уступила место тусклым и бесконечным будням. Олесю радовала только дочь.
А Кирьян Егорович спрятался за работой, и только она скрашивала ему жизнь.
Машину Кирьян Егорович не покупал. И даже бросил об этом думать. В пору дружбы с Кирьяном Егоровичем Олеся подумывала-было про машинку. И на это были малые, но реальные шансы.
Квартиру он тоже не приобрёл, хотя и мечтал: в то бурное бандитское время это русско-народное счастье большинству стало совсем не по карману.
Олеся поначалу думала и про новую квартиру, и про картину, и про маленькую уродливую собачонку. Но все это было в прошедшей перспективе.
Кирьян Егорович как-то нарисовал картинку. И подарил её Олесе на день рождения.
На картинке маленький изящный замок. Островерхие купола его устремлены к звёздам. В замке – оконце. У оконца грустит принцесса в заточении. К висячему мостику подъезжает кобылка с белым всадником. Явно – живой принц Кигян Ромеович. Без возраста. Специально нарисован со спины.
Грушка спит в крохотной кроватке: позднее время, поэтому за толстыми мшелыми стенами её не видно.
Летают светлячки, радуя насекомых родственников флуорисцентом.
Замок в лунном свете. Фиолетово—изумруден в тенях. А, может, попросту сложен из изумрудных кирпичей.
Луна как настоящая. Кирьян Егорович лунный свет изображает мастерски.
Сам Архип К., воровато посмотрев по сторонам, нырнул бы в каморку Кирьяна Егоровича с Олесей и проверил бы наличие за картинкой потайной лампочки. И сплюнул бы с досады. Потому, что никаких лампочек и светящейся краски в своих художественных произведениях, особенно написанных для любимых, Кирьян Егорович не применял.
Копчёно-краковской, перестроечной колбасы в замке завались. Об этом говорил красный дым, спиралью вьющийся из трубы.
И вообще там было здоровски тепло и уютно. Вкусно и небедно.
Олеся любила эту махонькую картинку. Всё там олицетворяло счастье, мир и любовь. И дивную, но при этом грустную неопределённость.
Олеся, бывало, снимала её с книжной полки. Подолгу держала в руках, снова и снова что-то высматривая в ней. Может, проверяла степень мастерства, или проверяла подлинность Кирьяновской руки.
Может, искала в вензелях красочных кустарников нечто своё, сокровенное.
Подпись была оригинальной, слившейся вживую со слоем краски.
На глазах у Олеси появлялось что-то похожее на настоящие слезы.
Воздействие объясняется просто: сила искусства, ити его мать! Совмещённая с силой любви! Что тут непонятного?
Олеся возвращала картинку на место, так и не догадываясь – чего же там больше, настоящей любви, или обыкновенного искусства.
Жалованье Кирьяна Егоровича существенно уменьшилось, хотя даже в усреднении оно было больше, чем у людей его профессии.
Олеся отметила это. И как-то радостно поделилась с Кирьяном Егоровичем, что при такой зарплате, можно было бы откладывать на чёрный день.
И опять несовпадухи. Каждый новый день рушил даже самые малые планы Кирьяна Егоровича.
Тем не менее, маленький предновогодний шедевр с польской колбаской за стенами замка никто не помышлял продавать. Даже за полмиллиона.
В гостях у Олесиных папы и мамы Кирьян Егорович так и не побывал. Каждый раз его останавливала сама Олеся.
– Ещё не время. Успеем.
Через некоторое время Кирьян про «гости» уже специально пытался не вспоминать.
Ещё тыща-другая оборотов часовых стрелок. Правительство, внимательно выполнив обследование своих подданных, будто специально наступало на самые больные места.
Налогоплательщики, не имеющие огородов, согласно новому уставу стали помирать как мухи.
А упитанные Пончики и Сиропчики принялись не то, чтобы толстеть, а стали пухнуть как воздушные шары перед взлётом.
Происходило это на виду у всех влюблённых страны.
И выживали при этом только самые крепкие влюблённые и самые сухопарые неженатые.
Последняя подсохшая, изогнувшаяся в последнем усилии веточка любви Кирьяна Егоровича не выдержала и обломилась.
Олеся впервые проигнорировала назначенное свидание.
Более того, целый день она пренебрегала всеми правилами приличия, плюя на судорожные звонки Кирьяна Егоровича.
Это стало слишком явным намёком на конец всего их прошлого, глупого лебединого курлыканья.