Дубровский. Дело князя Верейского
Шрифт:
Неподалёку – вдоль Гороховой улицы, от Фонтанки у Семёновского моста до Загородного проспекта – квартировал лейб-гвардии Литовский полк. Однако воинская часть находилась в стадии формирования, с присущими этому процессу неурядицами. По схожим причинам отвергли и Лейб-Гренадёрский полк: удалённые от центра города казармы с выходом на берега Большой Невки и Карповки заселили ещё на этапе завершения строительства.
Даже лейб-гвардии Финляндский полк, имевший собственную территорию на Васильевском острове с 1808 года, забраковали. Причина – за три года уклад прежнего военизированного деревенства вновь заявил о себе. По соседству с новыми казарменными зданиями на улицах-ротах появились обычные частные дома, где любой мог снять жильё. В том
III
Так или иначе все гвардейские части оказались неподходящими для проведения совещания агентов военной разведки. Даже, казалось бы, самый беспроигрышный вариант с Кавалергардским полком дал осечку. Да, казармы, построенные Луиджи Руска три года назад, в архитектурном отношении были на высоте. Один только офицерский корпус на Шпалерной с центральным зданием, украшенным портиком и скульптурами древнеримских богов войны – Марса и Беллоны, чего стоил. В то же время большое число тёмных галерей со стороны двора и крыши с низким скатом делали казармы малопригодными для петербургского климата.
Тут уж, как говорится, ничего не попишешь, да и для данной миссии дело третье. Открытием же для не так давно занимающего свой пост министра стало то, что внутри этого пространства довольно тесно. Там располагались служебные корпуса с конюшнями во дворах, госпиталь с садом, помещения для размещения семи эскадронов. Так что сами кавалергарды терпели большие неудобства и занимали дополнительные помещения вне казарм. Если гвардейцы ещё и могли утешаться пословицей: «В тесноте, да не в обиде», то в военном министерстве искали другие варианты.
IV
Когда ставка на гвардейские части не оправдалась, директор канцелярии стратегической разведки Особенного отдела полковник Алексей Воейков наведался в другие здания ведомства. Выбор в итоге пал на Меншиковский дворец, где размещался Первый кадетский корпус.
Усадьба фаворита Петра Первого Александра Меншикова, обвинённого в государственной измене и казнокрадстве, поступила со всем имуществом в казну. В 1731 году здание перестроили для Императорского сухопутного шляхетного корпуса. Своё нынешнее название кузница элиты офицеров русской армии получила при императоре Павле. Одним переименованием дело не ограничилось. Значительные изменения в систему образования внёс на посту директора генерал-лейтенант Михаил Кутузов. Так, вместо пяти возрастов сформировали роты – четыре мушкетёрские и одну гренадерскую, всех гражданских учителей заменили офицерами. Нововведённые занятия по тактике и военной истории проводились не только с воспитанниками, но и с офицерами.
Но в данном случае имело значение то, что первое каменное здание Санкт-Петербурга располагалось обособленно, недалеко от стрелки Васильевского острова. Четырёхэтажный фасад дворца образца архитектуры стиля барокко выходил на Неву. К тому же большинство воспитанников находились в учебных полевых лагерях для закрепления спецдисциплин: фортификации, тактики и «фрунтовой службы».
V
Устроители совещания не зря так пеклись о его секретности. Её плотной завесой окутана разведывательная деятельность любого государства. Это вполне естественно, ведь предназначение разведки состоит в выведывании чужих тайн и сохранении собственных. Всё это прекрасно осознавал Барклай де Толли, назначенный императором Александром I военным министром в начале 1810 года.
В свои пятьдесят два года Михаил Богданович являлся опытным военачальником. Один решительный и неожиданный для врага переход его корпуса по льду Ботнического залива в 1809 году чего стоил. Смелый манёвр обеспечил России победный исход войны со Швецией, а самого триумфатора «за оказанные отличия» произвели в генералы
Так что новому министру чины доставались не за шарканья по паркету Зимнего дворца. Барклай де Толли знал на личном опыте цену сведениям о противнике при ведении боевых действий. Когда ему говорили о том, что разведывательная деятельность организована неважно, он с солдатской прямотой поправлял: «Плохо». В первую очередь это относилось не к войсковой разведке, а к внешней. В её структуре и организации ещё со времён Петра I не происходило значительных изменений.
Сведения, поступающие от дипломатических миссий из-за рубежа, не несли ценной и оперативной информации. Одно название – «разведка», на самом деле – бюро по сбору слухов и общедоступных данных без риска для здоровья, не то что жизни. Вялотекущую форму этой «болезни» обострил недруг, какого у России не было со времён короля Швеции Карла XII – наполеоновская Франция. Ведение замыслов её армии могло не только стать пищей для российских штабных умов, но и спутать карты Наполеону.
VI
Требовалось организовать системную охоту за планами грозного и мощного противника. Министр составляет докладную записку по этому вопросу на имя Александра I и вскоре получает добро на учреждение Особенной канцелярии. Эта структура вела три направления: стратегическое – добыча информации за границей, тактическое – сбор данных о войсках, дислоцированных в непосредственной близости от границ, контрразведка – работа по выявлению и нейтрализации вражеской агентуры.
Функции контрразведки легли на воинскую полицию, образованную во исполнение секретного указа Александра I. Её подразделения имелись в каждой действовавшей армии и находились в ведении начальников их штабов. Что до тактической разведки, то она не имела чёткой организации и являлась слабым звеном в общей структуре. За организацию здесь отвечали специальные агенты на границе, военные коменданты приграничных городов и командование расквартированных там частей.
Агентами же, засылаемыми за кордон, в основном отправляли местных жителей. Толковых сведений те раздобыть не могли, так как в военных делах имели понимания не больше, чем в лечении язвы желудка. Полковые писари плевались, записывая никчёмные, но обстоятельные сведения лапотных агентов о ценах на воск, щетину, рожь и репу. Всё это отчасти компенсировали общие «известия о движении неприятельских корпусов».
VII
В деле же организации стратегической разведки уповать на абы каких людей непозволительно. А по большому счёту – преступно. Главная нагрузка в получении секретных данных, а также сбор и анализ общедоступной информации ложились на агентов Особенного отдела. Первый состав – семь офицеров – действовал во Франции, Австрии, Саксонии, Баварии, Швеции, Испании и Германии.
Штат канцелярии, вопреки русскому обыкновению «один с сошкой - семеро с ложкой», оказался малочислен: директор, три экспедитора и один переводчик. Что касается сотрудников, то их подбор министр никому не доверил и занимался этим делом лично. Так, руководить канцелярией поставил человека из своего ближнего окружения – флигель-адъютанта полковника Алексея Воейкова. Военная служба этого достойного офицера началась с ординарцев у самого Александра Суворова в швейцарском походе 1799 года.
На деятельность разведывательного отдела Особенной канцелярии сразу же наложили гриф чрезвычайной секретности. Эти дела не фигурировали в еженедельных министерских отчётах. Деятельность сотрудников регламентировали «Особо установленные правила». Они предписывали агентам собирать данные «о числе войск в каждой державе, об устройстве образовании и вооружении их… о состоянии крепостей, способностях и достоинствах лучших генералов и расположении духа войск». Помимо этого, «не менее ещё желательно достаточное иметь известие о числе, благосостоянии, характере и духе народа, о местоположениях и произведениях земли, о внутренних источниках сей империи или средствах к продолжению войны…».