Дуэль в Кабуле
Шрифт:
Придя домой, Ян застал у себя Томаша Зана.
— Уже знаешь? — спросил он, пытливо и настороженно глядя на Виткевича.
— Генс сию минуту оказал: опять волнения в меньшей орде. Мне приказано с казачьей сотней немедля туда выступить.
— Да нет! — воскликнул Зан. — Какая там орда! В Варшаве революция.
— Что?
Виткевич от неожиданности не мог вымолвить более ни одного слова.
Пламя революции, вспыхнувшее в Париже в июле 1830 года, перекинувшееся в Бельгию, Германию, Северную Италию, достигло Польши.
В ночь на 30 ноября 1830 года польские патриоты подняли в Варшаве знамя восстания.
Зан обнял Виткевича, посадил на стул.
— Наши сердца там, на берегах Вислы, дорогой Ян. Но мы здесь, за тысячи верст, и не в силах наших разорвать наши путы я встать рядом со сражающимися братьями!
— Так что же? Сидеть сложа руки, когда льется польская кровь за свободу? О, теперь я понимаю, почему Генс меня отсылает в степь!
— Он правильно делает, Ян. Он хочет уберечь тебя от действий неосторожных и гибельных.
— Значит, покориться обстоятельствам, Томаш, и, когда мечтания наши юношеские становятся явью, оставаться сторонним зрителем!
— Что же иное можешь ты предложить? Бежать отсюда и присоединиться к восставшим братьям? Невозможно, ты отлично знаешь! Отправляйся в степь, делай свое дело. И если победа окрылит белого орла Польши, тогда…
Ян молчал.
9
Более десяти месяцев пробыл Виткевич в степи. Когда мятежные шайки напали на ставку султан-правителя, Виткевич проявил отличную храбрость. Преследуя хищников, он поймал их скрывавшегося несколько лет главаря. Нередко он проводил ночи в полуизорванной кибитке лицом к огню очага, спиной к холодному ветру, врывающемуся в кибитку. В нее набивались старшины, бии, простые казахи, имевшие дела к султан-правителю. Виткевич выслушивал их, помогая султан-правителю советом, отвечая на расспросы казахов, улаживая их споры и недоразумения. Он глубоко проникал в быт, в воззрения, в национальный характер кочевого народа.
Посылаемые им Пограничной комиссии донесения «всегда были преисполнены любопытными сведениями, так что ни один из чиновников, до него находившихся в степи, не умел столь хорошо судить о киргизах и вникнуть в их отношения».
Так писал Сухтелен о «действительных услугах, оказанных Виткевичем», посылая осенью 1831 года, по возвращении Яна в Оренбург, представление военному министру «о производстве столь полезного для Оренбургского края чиновника в первый офицерский чин». Аттестуя Виткевича, военный губернатор не находил ничего дурного в его поведении, кроме «некоторой скрытности, которая была последствием постигших его несчастий».
Ян прибыл в Оренбург вскоре после того, как польская революция была удушена: 9 сентября 1831 года Паскевич въехал во взятую штурмом Варшаву.
Томаш Зан первый сообщил об этом горестном событии своему возвратившемуся из многомесячных скитаний другу.
— Жонд народовый неверно вел дело, — говорил Томаш. — Надобно было поднять крестьян на борьбу за свободу Польши. А сейм не пожелал утвердить закон о замене барщины оброком… Наша шляхта побоялась вооружить весь народ на святое дело…
— Ясновельможное панство и холопы… — Виткевич вспомнил напыщенных, надутых спесью соседей по имению на Виленщине, вспомнил и забитых, полуголодных, нищенски одетых крестьян. — Без народа ничего не добиться, никогда! Но как же в стороне остались Франция, Англия? Как допустили задушить польскую свободу?
— Франция, Англия! — саркастически воскликнул Зан. — «Король баррикад» Луи Филипп и его премьер-министр банкир Перье боятся Николая. Министр иностранных дел Франции Себастиани, узнав о взятии Варшавы, заявил в палате депутатов: «Порядок царствует в Варшаве!»
— Порядок расстрелов и виселиц! Негодяй…
— Да! Но не лучше и Пальмерстон. Мне писал Ежовский из Москвы, что сей хваленый защитник «свободы во всем мире» с первых дней нашей революции открыто проявил свое неодобрение. И знаете почему? Посол царя в Лондоне — князь Ливен, но истинный посол — его супруга княгиня Дарья Христофоровна Ливен, сестра всесильного графа Бенкендорфа. В прошлом любовница Меттерниха, теперь она большой друг нынешнего премьер-министра лорда Грея и откровенно говорила в салонах Лондона: «Я сделала Пальмерстона министром иностранных дел!»
— Но ведь, — сказал Виткевич, — Пальмерстон в парламенте обрушился на правительство Веллингтона за то, что тори не оказывали должной поддержки борьбе греков за свободу… И Пальмерстон тогда сказал, что в политике самая главная движущая сила — общественное мнение.
— Верно, общественное мнение во всем мире горячо выражало свои симпатии польскому делу. Но Пальмерстон презрел общественное мнение, предпочтя ему мнение Николая.
— Все они — все лгуны и притворщики, — с презрением сказал Виткевич…
…Польша вновь закована в цепи. Это значит, что и Виткевичу не сбросить с себя ярма. Что же остается ему, как не следовать ранее принятому решению: служа правительству российскому, возможно более пользы приносить здесь, на Востоке…
Граф Сухтелен, представив Яна к производству а прапорщики, своей властью сделал его портупей-прапорщиком: это еще не офицер, но уже и не солдат.
Теперь надлежало терпеливо ждать офицерских эполет и работать, работать без устали, чтобы проложить дорогу в будущее. А каким оно будет, это будущее, — оно и само покажет…
ВСАДНИК СКАЧЕТ ВПЕРЕД…
1
Царский дипломат Поццо-ди-Борго, хорошо изучивший Пама, как его именовали даже в печати, сообщал Нессельроде: Пальмерстон «не останавливается ни перед какими средствами: пути кривые и извилистые, клевета, умолчание — все он считает пригодным. Россию считает он главным тормозом для осуществления своих разрушительных и безрассудных проектов, а его ненависть растет пропорционально его неудачам и его бессилию».
Свои далеко идущие захватнические планы в Азии Пальмерстон прикрывал пышной фразой: Англия должна исполнить свою роль покровительницы свободы и независимости народов…
А на деле он широко пользовался принципом «разделяй и властвуй», натравливая одну азиатскую страну на другую и «помогая» каждой из них попасть во власть Англии…
Он считал ошибкой, что Бентинк запретил Бернсу подняться по Инду до Пенджаба. Поэтому Контрольный Совет и Совет директоров Компании решили от имени нового короля Англии Вильгельма IV послать лошадей в дар правителю Пенджаба Ранджит Сингу и дипломатического агента с письмом короля и этим подарком направить по Инду.