Дуэлянты
Шрифт:
– Я жалею, что упустил случай на два месяца лишить его возможности кому-либо досаждать, – добавил майор.
– Все, что вы, господа, только что услышали, сущий пустяк по сравнению с тем, что я вам намереваюсь рассказать.
– Нет, господин Падарнак, благодарю вас, нам и этого достаточно. Правда ваша, мы действительно имеем дело с очень опасным типом и выражаем вам свою признательность за то, что вы нас об этом предупредили. Прошу прощения, но мы провели в дороге четыре долгих дня и столько же не менее долгих ночей, поэтому сейчас хотели бы немного отдохнуть перед встречей с этим змеенышем, на которого наступили, едва сойдя с экипажа на мостовую Бордо.
Луи Падарнак раскланялся с офицерами и четверть часа спустя те уже спали беспробудным сном.
А майор Монсегюр даже стал выводить столь неожиданные рулады, что большинство постояльцев «Отель де Миди» всю ночь не могли сомкнуть глаз.
II
На следующее утро, без нескольких минут восемь, полковник Сезак и майор Монсегюр, в сопровождении старого капитана и полкового хирурга, сошли с экипажа в самом центре деревушки, примыкавшей к песчаной пустоши Арлака.
Наведя справки, четверо военных направились по дороге, зажатой меж двух высоких стен. В конце ее маркиз де Матален уже ждал своих противников.
Полковник и его друзья шагали размашистым шагом. Когда они миновали узкую улочку, тоже стиснутую двумя стенами, из нее появились две девицы, скорее даже девчушки, и направились к ним.
Старшей было лет пятнадцать-шестнадцать, младшая же была ребенком самое большее восьми годов от роду. Они держались за руки и будто от кого-то убегали.
Когда девушки поравнялись с офицерами, младшая выпустила ладонь сестры, бросилась к полковнику, протянула к нему ручки и закричала:
– Сударь! Сударь! Мне страшно!
Старшая остановилась и стала доверчиво, смиренно ждать, когда военные окажут им защиту и покровительство.
– Чего же ты боишься, дитя мое?
– Старухи, – прошептал ребенок, пряча в ладонях лицо.
Полковник собрался было обратиться за более пространными объяснениями, но тут из улочки торопливым, но еще довольно энергичным шагом вышла старая, презренная карга, лицо и одежда которой в точности соответствовали представлениям о том, какой должна быть ведьма.
Она и в самом деле внушала страх. При ее появлении старшая из двух девушек инстинктивно прильнула к защитникам, которых ей послал случай. Завидев офицеров, грымза не удержалась от гневного жеста и окатила их змеиным взглядом.
– Что за отвратительная старуха! – прошептал хирург. – Теперь понимаю, почему эти дети ее боятся.
Полковник наклонился и обратился к девчушке с вопросом:
– Дитя мое, вы знаете эту женщину?
– Нет, сударь, но она нас преследует.
– В самом деле? Но почему?
Услышав этот вопрос, девочка обратила на полковника взгляд своих больших, удивленных глаз и, немного поколебавшись, ответила:
– Почему? Я не знаю.
Затем повернулась к старшей сестре, будто спрашивая:
– А ты? Ты тоже не знаешь?
– Тогда скажите, как получилось, что вы в столь ранний час оказались на этой улочке и как она за вами погналась.
Вместо ответа девочка обратилась к сестре и сказала:
– Расскажи ты, Филиппина, я не знаю что говорить.
Офицеры заулыбались, юная девушка залилась краской и вышла вперед.
– Мы живем в имении, главный вход в которое расположен с противоположной стороны, у большой дороги. Но есть и еще один, который как раз выходит на эту улочку. Несмотря на строгий запрет, мы воспользовались им, чтобы набрать полевых цветов, растущих вдоль стен…
– И вот тогда-то эта старуха…
– Нет, сначала мы ее даже не заметили.
– Странно.
– Мы увидели, как она направляется к нам только в тот момент, когда собрались возвращаться. Она злобно улыбалась и будто пронизывала нас взглядом. Тогда мы испугались и решили убежать.
– Она в самом деле преследовала вас, мадемуазель?
– Полагаю да, ведь, завидев вас, мы бросились вперед, и вы сами видели, как быстро она появилась.
Пока девчушки приводили эти объяснения, старуха рыскала вокруг них, будто учуявшая жертву волчица.
Глаза ее метали молнии, приоткрытый рот исказила судорожная улыбка, вскоре сменившаяся тиком, обнажившим острые, как у хищника, зубы. Головного убора на ней не было, плечи прикрывала странного вида холщовая блуза, сшитая, вероятно, из старой гардины: на ткани по-прежнему виднелись широкие полосы – черные и красные, сохранившие всю свою яркость. Этот странный, не лишенный некоторой элегантности наряд, в который цыганка была закутана с головы до ног, придавал ей поистине фантастический вид.
– Она наверняка зарабатывает на жизнь тем, что ворует детей, – сказал полковник.
Малышка вздрогнула.
– Мадемуазель, – продолжал де Сезак, – мы проводим вас до ворот вашего дома, но позвольте заметить, что вы поступили крайне опрометчиво.
– Вы правы, сударь! – искренне признало дитя. – Но вы прогоните эту женщину?
– Майор, вели этой гарпии убраться!
При этих словах цыганка выпрямилась и на удивление молодым голосом сказала:
– Гарпия и сама уйдет. Но с вами мы еще увидимся.
– Какая странная женщина, – прошептал полковник.
Вся только что описанная нами сцена заняла не так много времени.
Как бы там ни было, часы пробили восемь утра, офицеры без промедления проводили девчушек до ворот поместья и вернулись обратно.
Несколько минут спустя они уже стояли перед Маталеном и его секундантами.
– Господа, приносим вам тысячу извинений… – сказал полковник.
– За что же? – спросил маркиз.
– За то, что заставили вас ждать. Уже десять минут девятого.