Дуэт для скрипки и альта
Шрифт:
– А поедем ко мне, – сказала она смело. – В Бибирево, я там живу у тёти. Я шарлотку вчера испекла.
– Давай, – согласился Лейгауз. – И чай горячий! – мечтательно произнёс он. – Ноги совершенно промокли. Как ты сказала, Бибирево? Смешное название, а я на Соколе с бабушкой, предки в Питере остались.
Вагон был полон людей, пахло сыростью, влажной одеждой. Вера протиснулась в середину, взялась за поручень. Вадик примостился рядом, пытаясь удержать равновесие, зонт и кофр со скрипкой.
– Мы с тобой одного роста, – заметила Вера. – Странно, хотя,
– Угу, и рука у тебя, наверное, тяжёлая, – засмеялся Вадик.
– Вадь, а ты оказывается много занимаешься, а я думала, ты… – начала Вера.
– Ты про это? – Лейгауз повернул голову, чтобы Березина лучше увидела плотную мозоль на шее. – Эх, надо, всё-таки, бороду отрастить, чтобы не так заметно было.
– А мне тогда что сделать? С бородой не получится. – Вера приподняла подбородок повыше, на шее, слева, красовалось точно такое же розовое пятнышко.
– Трудовая мозоль, – сказал Лейгауз. – Ничего, я уже и не замечаю. У тебя по жизни вообще какие планы? Замуж?
– Сначала музыку услышать, всё остальное позже, – Вера улыбнулась и подтолкнула Вадика к выходу.
Поезд остановился, двери вагона открылись, выпуская людей на станцию, как курильщик устало выдыхает облако дыма после тяжёлого дня. В Бибирево дождь уже прошёл, оставив после себя огромные лужи, в которых перекатывались водяные волны от проезжающих машин.
В квартире тёти было тихо, хозяйки не было дома.
– На дачу к подруге уехала, – объяснила Вера, сняла куртку и кепку. Длинный хвост густых каштановых волос тяжело плюхнулся на спину.
– У тебя брови красивые, – неожиданно сказал Лейгауз.
– Жаркое будешь? – спросила Вера. – Ещё осталось.
– Буду всё! – ответил Вадик. – Ты поиграешь потом? Знаешь, я давно хочу послушать тебя одну, без всех, мне кажется, ты музыку играешь, у тебя получается.
– Да ладно, Вадь! – Вера поставила на плиту казан внушительных размеров. – Кто бы говорил, ты – виртуоз.
– Я технарь, – поправил Лейгауз. – Музыка у меня не всегда получается, только когда я поле представляю.
– Какое поле? – не поняла Вера.
– Ромашковое, – вздохнул Вадик. – Мне дядя рассказывал, ему лет семнадцать было, гениальный ребёнок, все восхищаются, конкурсы, успех, первый сольный концерт, оркестр, а утром у него отец умер, на кухне, завтракали вместе, инсульт, отменить ничего нельзя. Он играл, понимаешь, в семнадцать лет.
В Вериной комнате стояло старенькое пианино и метроном на нём, пюпитр, письменный стол, пару книжных полок, небольшой диван и шкаф для одежды.
– Аскетичненько, – заметил Лейгауз.
– Нормально, – Вера махнула рукой. – Зато балкон есть. Мне главное, чтобы заниматься было где.
– Давай попробуем что-нибудь вместе? – вдруг предложил Вадик.
– Дуэт для скрипки и альта? – обрадовалась Вера. – Мой любимый! У меня ноты есть! Ты смотрел запись молодых Спивакова и Башмета? Вот только времени уже много, дядя Коля стучать в стену начнёт.
– Дядя Коля? – удивился Лейгауз. – Кто это?
– Сосед, сантехник, он устаёт, работает много, а тут я, пилю каждый день, – пояснила Вера.
– А мы тихонько, – шёпотом сказал Вадик. – Вдруг сантехнику понравится?
Они встали рядом, положили ноты на пюпитр. Вера посмотрела на Лейгауза, он кивнул: «Начали!»
Сначала очень осторожно, посматривая друг на друга. Вадик никогда не играл в дуэте, ему не нравилось присутствие рядом другого человека, мешало, не давало сказать и выразить в музыке то, что он чувствовал сам. Он посмотрел на Веру и вдруг услышал её партию, тихую, но сильную и уверенную. В горле стало очень горячо, он почувствовал, как нежность заполняет его целиком. Последнюю ноту тянули долго, постепенно уходя на диминуэндо. Закончили и ещё несколько секунд стояли, закрыв глаза.
Вера первой опустила альт.
– Вадь, а дядя Коля не постучал, – сказала она. – Приобщим к высокому?
– Может, он сегодня вообще не дома, – засмеялся Вадик, положил скрипку в футляр и взял левую руку Веры.
– Погадаешь?
– Болит, Вер? – Вадик погладил кончики её пальцев, на безымянном прорвалась мозоль. – Есть пластырь?
– Нельзя пластырь, – Вера покачала головой. – Не буду струны чувствовать, у меня мазь хорошая есть. Хочешь, с тобой поделюсь?
– Хочу, – кивнул Лейгауз. – А потом?
– А потом спать, я тебе на кухне постелю.
Днём на репетицию Вера и Вадик пришли вместе с совершенно одинаковыми фиолетовыми кругами под глазами.
– Вадя, – противно протянула Пучкова. – Ну и как Берёза в постели? Соответствует названию?
– Тань, иди партию поучи, – предложил Лейгауз. – А то вдруг на концерте налажаешь.
– А вот это мы ещё посмотрим, кто налажает! – вспыхнула Пучкова.
Вечером большой зал Гнесинки был забит до отказа, мест не хватало, первокурсники уселись прямо на пол между рядами в проходах. Когда до начала отчётного годового концерта оставалось минута, и оркестранты с инструментами толпились перед выходом на сцену, кто-то тихо забрал папку с нотами Березиной, а она отвлеклась на мгновение, чтобы попить воды. Вера даже и не поняла сначала, что папки нет.
«На сцену, на сцену!» – скомандовал дирижёр Кирилл Евгеньевич. – «Выходим!»
Девушка привычно подошла к своему месту, подняла альт и стала настраивать его по первому «ля», данному гобоистом.
Концерт начался. Исполняли фрагмент из балета Адана «Жизель». Вступили скрипки, потом альты. Вера всё прекрасно выучила наизусть, казалось, разбуди её, она вскочит и сыграет, проблемы всегда были в анданте, где у неё соло и обязательно нужно смотреть в ноты.
После окончания первой части и паузы, Кирилл Евгеньевич вновь взмахнул рукой. Оркестр заиграл. И только сейчас Березина осознала, что пюпитр пуст. На мгновение ей показалось, что она теряет сознание: бросило в жар, сердце забилось где-то в районе шеи так, что дышать стало невозможно, а потом словно остановилось, пальцы стали влажными и скользкими, дирижёр превратился в расплывчатое тёмное пятно.