Дуэт с Герцогом Сиреной
Шрифт:
Вентрис рассказывает об оставшихся помазаниях в быстром темпе. Остальные кивают, соглашаясь, кажется, со всем, что говорит герцог Веры. Затем они рассказывают о суде — о том, как низшая знать собирается для великого представления, последнего помазания, а затем и окончательных проводов. Грандиозное событие, которое — насколько я могу судить — станет моим последним днем на этом свете.
По прошествии где-то тридцати минут или часа они завершают свою встречу последней песней. В ней царит полная гармония. Вентрис собирает раковину в центре. На секунду она ярко вспыхивает, когда
— Как всегда, леди и джентльмены, очень приятно. — Севин расправляет раковину моллюска и, не теряя времени, направляется к выходу.
— Скоро увидимся для последнего суда, благословения и проводов. — Кроул улыбается, кивает каждому из них — и себе в том числе — и уходит.
Когда Илрит и Ремни выпрямляются, старейшина подплывает к ним и сжимает плечо Илрит.
— Ты хорошо справился с этим. — Она обращается ко мне. И снова обо мне говорят так, словно меня здесь нет. Но я прикусила язык. — Я знаю, что ты многим рисковал ради нее. Но иногда самый большой риск — это самая большая награда.
— Я тоже на это надеюсь, — торжественно произносит Илрит. Его тон успокаивает меня. Гнев и разочарование, которые я испытывала из-за того, как они со мной разговаривали, немного ослабевают.
Я никогда не видела Илрита с такой искренней, нежной надеждой в глазах. Это то, что он скрывал все то время, что я его знаю, хотя и недолго. На мгновение он становится похож на того мальчика, которого я видела в видении — хрупкого и испуганного.
— Человек ни за что не станет миром для Крокана, — тихо прорычал Вентрис. — Особенно если он найден и выращен вне правил Герцогства Веры.
— Вентрис… — Ремни пытается предостеречь.
Но Герцог Веры уходит, лишь бросив взгляд через плечо. Эти гневные глаза все еще пылают на его лице, когда он проплывает мимо меня. В его сознании я явно разделяю с ним вину за то, что он не прав или ранен.
— Я ожидаю, что ты скоро будешь в своих покоях для помазания, — отрывисто говорит Вентрис, прежде чем исчезнуть в туннеле, соединяющем эту комнату с большим замком. Я не могу сказать, относится ли это только ко мне или нет.
— Для меня честь познакомиться с тобой, Ваше Святейшество, — говорит Ремни, прежде чем тоже уйти.
Мы с Илритом остались одни.
— Ну, что ты думаешь о своем первом хоре сирен? — спрашивает он. Язык его тела непринужден, но тон выдает некоторую нервозность.
— Это было познавательно, — отвечаю я. — Ремни была избрана главой?
Он кивает.
— Нет, главой хора является старший среди нас. До Ремни это была моя мать.
Упоминание о его матери напоминает мне…
— Есть еще кое-что, что я хотела бы узнать, но мне кажется, что это может быть немного личным, — деликатно говорю я.
— Нет ничего, чем бы я не поделился с тобой, Виктория. — Это чувство успокаивает меня, согревает. Это не пламенная страсть, которая пытается довести меня до агонии, если я не найду разрядки. Напротив, это более спокойный жар. Оно окутывает меня, как солнечный свет в безоблачный день.
Я стараюсь сосредоточиться.
— Это касается Вентриса.
— А, кажется, я знаю, о чем ты хочешь спросить. — Илрит складывает руки за спиной.
Я
— Стоит ли нам так говорить?
Он качает головой, и я убираю руку, пока никто не увидел и не устроил нам новую неприятность.
— В зале собраний безопасно, достаточно просто сосредоточиться друг на друге. Несмотря на то, что это владения Вентриса, часть замка принадлежит всем герцогствам. Если бы он имел возможность подслушивать или отслеживать то, что происходит в этой комнате, это было бы грубой ошибкой с его стороны, которая привела бы к глубокому оскорблению.
— А покои подношения — это тоже глубокое оскорбление?
Илрит видит самую суть моих опасений.
— Думаю, да.
— Хорошо. — Я сосредоточила свои мысли и слова на Илрите.
— Теперь, чтобы ответить на вопрос, который, как я полагаю, ты хочешь задать… Вентрис винит меня в том, что его правление Герцогом Веры началось не так гладко, и в обстоятельствах смерти его отца. — Илрит не теряет времени даром и не скупится на слова.
— Что ты имеешь в виду? Это как?
— Его отец пятьдесят лет назад отказался от многого, чтобы узнать о подношении. Моя мать тесно сотрудничала с ним, помогая расшифровать слова Лорда Крокана и их значение, — говорит Илрит. Неудивительно, что у него были свои теории относительно слов, которые Герцог Ренфал слышал от Крокана. — После того как первые восемь подношений оказались неудачными, моя мать предложила себя в качестве девятого. Герцог Ренфал мог бы еще раз попробовать пообщаться с ней, поскольку они работали вместе, пытаясь узнать все, что могли, о помазании. Снова соединиться со старым богом оказалось слишком сложно, и он погиб.
— Значит, Вентрис винит твою семью в смерти своего отца? — спрашиваю я.
— Отчасти. Но Герцог Ренфал уже был не в себе после своего предыдущего общения с богом. Возможно, это и стало моментом его гибели, но он был уже далеко на этом пути, — с искренним сочувствием говорит Илрит.
— Горе редко бывает логичным, — мягко говорю я, вспоминая молодого Вентриса, не совсем понимающего, почему тело и разум его отца были так слабы.
— Тогда я не взошел на герцогский престол, как должен был, из-за чего помазание моей матери было отложено. — Тон Илрит становится торжественным и печальным. — Значит, Вентрис не только видит в моей семье причину смерти своего отца, но и во мне — причину отсутствия цели этой смерти. Я сдерживал свою мать, и поэтому и она, и Герцог Ренфал погибли зря.
— Это неправда, — мягко говорю я.
Илрит лишь пожимает плечами и продолжает свой рассказ.
— В ту ночь я поклялся, что ни одна сирена не умрет. Я выбрал тебя в качестве следующей жертвы, не посоветовавшись ни с хором, ни с Герцогством Веры. Это было оскорблением для Вентриса в самом начале его правления. Он выглядел так, словно уже не имел того контроля, которым так изящно владел его отец. Теперь он обижен на меня и мое герцогство.
— Все изменится, когда я подавлю гнев Лорда Крокана, — твердо говорю я.