«Дух Ямато» в прошлом и настоящем
Шрифт:
Один из авторов «теории модернизации» Японии, тогдашний американский посол в Токио Э. Рейшауэр, в частности, писал в 1960 г. в одной из своих статей, что «самым важным событием в мировой истории является история Японии за прошедшие 90 лет. Причина этого заключена в том, что, используя опыт модернизации Запада, она ускорила данный процесс. Это был единственный случай, когда на таком пути был достигнут исключительный успех» [6, с. 153]. Игнорируя особенности общественно-политического строя милитаристской Японии, где, как известно, исключительно большую роль играло императорское государство с присущими ему атрибутами военно-бюрократического правления, Рейшауэр пытался представить эту стран в качестве образца «свободного капитализма». «В некоторых отраслях экономики японское правительство осуществляло руководящую роль, — продолжал он. — Однако здесь всегда существовали свободы для участия на основе личной инициативы Подлинная причина экономических и политических успехов Японии — в личной инициативе, а не в руководстве со стороны правительства» [6, с. 153].
Не ограничиваясь сферой экономики, Э. Рейшауэр старался приукрасить политическую структуру Японии, объявив ее «об разцом» буржуазной демократии. В первые послевоенные годы командующий американскими оккупационными войсками Японии генерал Макартур с солдатской прямолинейностью призывал японцев «учиться демократии» у США. Э. Рейшауэ действовал более дипломатично. Заигрывая с японским общественным мнением, он утверждал, что в такой «учебе» нет нужды что «демократия в Японии имела достаточно глубокие корни в довоенные годы», имея при этом в виду буржуазные реформы Тайсё. Что же касается послевоенного периода, то японская демократия, по его словам, «добилась невиданных успехов» в результате самых «незначительных структурных реформ». Более того, согласно Э. Рейшауэру, и в «области демократические прав рабочего класса и всех трудящихся» императорская Япония якобы «шла впереди Европы», проявление этих прав он усматривал в «высоком образовательном цензе» и «политическом сознании» конформистского характера.
Э. Рейшауэр стремился в определенной степени обелить японскую военщину, ее роль в истории страны. Он фактически одобрял милитаристские тенденции в идеологии и политике японских правящих кругов в 60-х годах, когда вырабатывала «теория модернизации». Восхваляя успехи капиталистической предпринимательства в Японии, американский посол увенчал свою социологическую концепцию заявлением, что «Японния является государством, которое в состоянии изменить направление развития мировой истории», и, обращаясь к освободившим ся государствам, провозгласил, что «пример Японии должен стать образцом для развивающихся стран» [7, с. 107].
Теория модернизации» была подвергнута всесторонней критике со стороны прогрессивных японских исследователей за её субъективизм и игнорирование исторических реалий. Особенно много для полемики с ее сторонниками сделали ученые-марксисты, противопоставившие сконструированной американцам концепции социально-экономического развития японского общества толкование национальной истории, основанное на научны данных.
Однако «теория модернизации» Японии, особенно ее рейшаэровский вариант, основанный на неправильно истолковании фактах из истории страны, соответствовала интересам японски правящих кругов, удовлетворяла их националистические амбиции и была взята ими на идеологическое вооружение. Способствовала она росту партикуляристских воззрений и среди консервативных слоев японской интеллигенции, все более активно игравших роль глашатаев в ведении националистической пропаганды.
Высказывания правящих кругов о «благости» для Японии «модернизационного процесса», об особых успехах японского капитализма и «достоинствах» японской модели экономического роста в 60-е годы были дополнены и развиты официальной пропагандистской машиной до уровня государственной идеологической доктрины.
Вся идеологическая деятельность буржуазного государства была подчинена пропаганде успехов дела «модернизации» страны. Об этом свидетельствует, в частности, организованная в середине 60-х годов правительством общенациональная кампания празднования 100-летия революции Мэйдзи, открывшей для Японии путь капиталистического развития. Созданный при правительстве комитет по подготовке празднования этого юбилея опубликовал документ под названием «Славное 100-летие Мэйдзи», в котором были изложены основные идеологические ориентиры кампании. В нем отмечалось, что «период Мэйдзи ознаменовался невиданным в мировой истории скачком и подъемом», когда «весь народ продвигался в направлении построения модернизированного государства». Подчеркивалось, что, «несмотря на потери, вызванные последней войной», Япония «стремительно добивалась восстановления», превратилась в «процветающее» государство, достижения которого расцениваются во всем мире как «чудо». В документе констатировалось„что «цель догнать и перегнать европейские страны и США», которая «вдохновляла японский народ, в определенной степени уже достигнута» и что страна «впитала в себя цивилизацию высокоразвитых стран». Иными словами, правительство поставило задачу в ходе этой кампании оттенить успехи Японии в сфере капиталистической «модернизации», провести идею об особом положении страны в мире [10, с. 20].
Однако подлинное положение дел в стране в 60-х годах, в особенности социально-экономическая обстановка, сложившаяся в результате «форсированного роста» японской экономики, было далеко от той радужной картины, какую рисовали правительственная пропаганда и американские глашатаи «теории модернизации».
Действительно, темпы экономического развития Японии в эти годы были высокими, по общим экономическим показателям страна вышла на одно из первых мест в мире. Однако социальные последствия происходивших изменений оказались весьма неоднозначными для японского общества. Ничем не ограничиваемое использование научно-технических достижений усилило процесс капиталистической урбанизации, обострило экологическую проблему. Одновременно «модернизация» повлияла на характер общественного сознания, стимулируя рост психологии потребительства, накопления антигуманистических черт в системе межличностных отношений. В стране возникло недовольство создавшимся положением вещей, усилилось движение протеста против осуществления правительством политики быстрого экономического роста.
В этих условиях правящие круги Японии были вынуждены прибегнуть к маневрированию, частично отмежеваться от общей идеологической линии американских пропагандистских служб в Японии, выступив с признанием отдельных негативных последствий «модернизации». Это признание было основано на противопоставлении западной модели развития японским национальным идеологическим формам и общественным институтам.
Об изменении общего подхода правящих кругов к «модернизации» свидетельствует уже цитировавшийся выше правительственный документ. В нем, в частности, отмечалось усиление «в условиях невиданных экономических успехов» процесса «опустошения природы и человека», причем вина за это возлагалась на созданную в Японии по западным образцам «высокоразвитую материальную цивилизацию». В виде альтернативы «мо-дернизационным концепциям» с их западным происхождением в этом документе провозглашался курс на «переоценку японских элементов» [11, с. 162–163].
Еще дальше пошли в этом направлении теоретики Либерально-демократической партии. В «Курсе действий на 1968 год», представленном руководством ЛДП очередному партийному съезду, говорилось, что в послевоенный период «было приобретено много важных ценностей, но одновременно многое было утеряно». «Утерянной», согласно этому документу, оказалась сама «сущность японской нации», основными элементами которой провозглашались «человеческая любовь и добродетель», «любовь к родине» и «национальный дух», а также «сознание необходимости обороны» и другие качества. Авторы «Курса» негодовали по поводу того, что в стране «существуют радикальные силы, стремящиеся отрицать прошлое». В связи с этим документ призывал «отбросить взгляд на историю, укоренившийся в период оккупации, и продемонстрировать вовне и внутри страны подлинную сущность нации». Особое внимание в программе было уделено задаче «построения отечества, которое пользовалось бы любовью всего народа». Подчеркивалось, что «любовь к такому отечеству должна стать национальным духом» и что в процессе «новой исторической практики» необходимо стремиться прежде всего «к упрочению морали» и «усилению чувства любви к родине».
Это были мотивы, свидетельствовавшие о переоценке правящими кругами Японии ориентиров, определявших их отношение к идеологическим аспектам «модернизации». Через 15 лет, в начале 80-х годов, этот мотив стал доминирующим в идеологической деятельности японского государства, свидетельствуя о-том, что на современном этапе буржуазный национализм, теперь уже в измененной форме, начал играть все более важную роль в качестве идеологического оружия. Определившаяся в 60-х годах тенденция японского правительства реорганизовать существовавшую тогда идеологическую структуру путем гальванизации духовных ценностей и концепций традиционного характера, восходящих к категории «японского духа», превратилась в основную идейно-пропагандистскую линию правящих кругов, пытающихся таким путем преодолеть негативные последствия перемен е сфере идеологии и укрепить существующее в ней партикуляристское течение. Буржуазный национализм начал принимать формулу «вакон — васай» («японский дух — японская техника») [11, с. 164].
Об этом свидетельствует идеологическая доктрина, разработанная японским правительством в начале 80-х годов. В 1979 г. при кабинете Охира был создан специальный Комитет по изучению политических проблем. Он состоял из девяти исследовательских групп, каждая из которых должна была подготовить доклады с анализом современного этапа «модернизации», выявить его последствия для Японии и наметить широкую про-грамму социально-экономических и политических мероприятий на далекую перспективу. К работе комитета было привлечена несколько сотен ученых, общественных деятелей правительственной ориентации, руководителей различных учреждений и исследовательских институтов. Иными словами, выработке новой доктрины придавалось значение общегосударственного мероприятия особой идеологической важности.