Духота
Шрифт:
В Бутырке параши нет… Кафельный закоулок с унитазом. Сиди хоть целый день (пока братва не ест), не беспокоясь о том, чтобы подрулить кишечник к опорожнению в предусмотренные часы…
Получив в институте судебной психиатрии «диплом», удостоверяющий его невменяемость, он зароется в книги, которые с огнём не сыщешь на воле. Душевнобольным в Бутырке выдавали списанную с библиотечного учёта макулатуру дореволюционных лет: религиозные статьи Жуковского, мемуары Сен-Симона, «Путешествие по Италии» Ипполита Тэна!
…Поздно вечером Стёпка,
Утром его бросили в тюрьму.
Владыка
Накануне весеннего половодья добрались в областной центр из глухого села в прикаспийских степях две домотканные старухи.
Присели в приёмной архиерея на диван в белоснежном чехле, поджав под себя ватные бурки в калошах…
Так ведёт себя зимой в ресторане девица в летнем платье, стеснительно заглядывая из пустого фойе в переполненный накуренный зал.
Так надеется войти в большую литературу начинающий писатель.
Владыка выскочил в приёмную в белой рубахе, забрызганной каплями свежей крови. Только что на кухне он отчекрыжил голову толстому сазану. За минуту до того, заставив закричать стряпуху, рыба ударом хвоста смела тарелку на пол.
Епископ извинился перед посетительницами, юркнул назад; в дальней комнате выбранил молодого келейника, обязанного предупреждать начальство обо всех визитёрах, быстро переоделся и в подряснике и панагии, с деловитым выражением на приятном, чуть усталом лице, галантными интонациями контрабаса, беседующего с флейтой-пикколо, пригласил женщин в кабинет.
Спустя полчаса он появился в зале, где в обществе портретов Преосвященных монашествовал чёрный рояль с кипой нотных тетрадей на крышке, ритмично отсчитывал время золотистый маятник в стоящем на полу футляре старинных часов. За узким низеньким столом, запорошенным бумагами и книгами, сидел, получив нагоняй, чуть надутый келейник, он же епархиальный архиварус.
– Как вы думаете что это такое? – улыбнулся Владыка показывая принесённый некий предмет в белой тряпице.
«Архивный юноша» изобразил недоумение.
Тогда шеф ткнул перстом в портрет своего предшественника покойного Ф., добавив, что тот… прислал подарок. Архиепископ Ф. дважды тревожил во сне прихожанку, требуя испечь большую лепёшку и отнести ныне здравствующему архипастырю. Истинная дочь Церкви, невзирая на серьёзную распутицу, с подмогой подруги выполнила возложенное на неё послушание!
Положив свёрток на рояль рядом с нотами, епископ опустился в удобное кресло, устремив взгляд на рабочий стол помощника:
– Ну как, дело движется?
(До рукоположения в духовный стан Михаил Николаевич Мудьюгин окончил два института: политехнический и иностранных языков, а также консерваторию по классу фортепиано. Став кандидатом наук, читал лекции в Горном. Этого ему показалось мало. И, возымев благое и похвальное намерение, успешно защитил диссертацию в духовной академии, превратившись в магистра богословия. Теперь архиварус готовил его труд по сотериологии для публикации в «Богословских трудах», проверяя пассажи Писания, уточняя номера псалмов, поскольку ранее патрон занёс их в свой текст по памяти.)
– Есть шероховатости, – заметил подручник.
– Например?
– Сейчас, одну секунду… Вот: «Всякий грех в самом себе и за собой влечёт воздаяние так же, как и принятие яда грозит отравлением…». Далеко не всякий яд – отрава. Яд принимают и в лечебных целях.
– Ну-с…
– На странице пятьдесят шестой… в качестве заядлых болельщиков, подбадривающих игроков на футбольном поле, у вас при спасении человека фигурируют ангелы, сонмы святых…
– Но апостол Павел не чурался выражений, употребляемых в спортивной тематике…
В дверь просунулась Филаретовна, худая, стрекочущая экономка лет сорока пяти:
– Владыка, сазана под сметану?
– Да, пожалуйста… Только не переборщите! И возьмите свёрток на кухню.
Епископ плотно закрыл дверь за Филаретовной, сходил в кабинет, вернулся с папиросой в руке. Опять сел в кресло, закурил.
– Снова неприятности? – осторожно спросил архивариус.
– Церковь в Сероглазке закрывают…
– Как?! Мы же служили там три месяца назад!
– А вот так! Что взбрело в голову, то и вытворяют… Вместо умершего священника я назначил, как тебе известно, отца Виктора из храма Иоанна Златоуста… Сельсовет воспользовался смертью священника, и, поскольку старостиха, как нарочно, тоже отдала Богу душу – я этого не знал, только что сообщили, – забрал ключи и церковную печать…
– А отец Виктор?
– Валяет дурака. Не хочет ехать из города в деревню. Вдруг обнаружил у себя болезнь почек… Я ему твёрдо сказал: это временная, вынужденная мера. Послужишь в селе, вернёшься… Так нет, не хочет… Народ в Сероглазке плачет: ни батюшки, ни ктитора!.. Завтра поедем на службу в храм Златоуста, будь начеку… Отец Виктор популярен, накрутил приход… Как бы не вышло эксцесса!
Архиварус и архиерей впервые встретились, когда Викентий числился в университете, а Владыка занимал пост ректора духовной семинарии и академии. Гладышевский разыскал бурсу в Александро-Невской лавре и, робко попросив у дежурного в сенцах аудиенцию у Его Преосвященства, тут же оную получил.
Обилие икон, тлеющие огоньки лампад в уютном кабинете всё ещё смущали студента, но то, что на стене висела простенькая гитара, а на письменном столе размещался микрокосмодром из серо-белого мрамора, и ручка, заправленная чернилами, готова была к старту в форме межпланетной ракеты, это вперемежку с фолиантами в кожаных потёртых обложках с медными застёжками и шторой на окне, пурпурной, как мантия кардинала, делало далёкое значительно ближе!
Несмотря на их знакомство, о поступлении в семинарию после «бегства в США» не могло быть и речи.