Духовидец (Из воспоминаний графа фон О***)
Шрифт:
Между тем церковь заполнилась до отказа. Лишь доктор Тойфельсдрок остался снаружи да молодой парень, что удерживал вновь пойманную козу. Иногда подходил доктор к церковной двери и заглядывал. Наконец, сказал работнику: „Он у кафедры, Амброс. Я иду в церковь. Ты оставайся и считай до тридцати. Тогда веди козу в церковь, да не забудь прикрыть дверь“. Довольный Амброс ухмыльнулся.
Святой муж приготовлялся в ризнице. Еще дома долго читал он молитвенник и теперь, отмывая руки, молился в чистоте духовной. Он вошел в алтарь, совершил проскомидию. Особенно проникновенно произнес возвышенные слова: „Знаю достоверно, что Бог послал ангела своего“. Хорошо прозвучали Kyrie и Gloria. После Евангелия поспешил в ризницу и надел стихарь. Поднялся на кафедру — прямо под ним сидела вдова, соблазнительная как никогда. Но святой муж подавил вожделение, вознес глаза и душу к небу, сотворил молитву. Проповедь началась. Он рассказал о Павле
Тут поперхнулся господин пастор Фюрнкез, поскольку дверь открылась, заскрипела, и прихожане обернулись. Пастор увидел чужака в доме Божьем — доктора Тойфельсдрока. Паства забеспокоилась, но вскоре утихла. У проповедника возникло предчувствие, словно недоброе. Однако превозмог тревогу, направил взгляд в горние выси и вдохновенно продолжал. Весьма богоугодно, говорил он, когда, овечки собьются вокруг законного пастуха. И ни одна овечка не должна паниковать, когда ее сердце сжимается от страха, пусть спокойно пожалует в пасторский дом…
Снова открылась дверь и заскрипела еще противней. Пастор увидел Амброса — работника вдовы, который силился что-то удержать. Послышались возгласы и сдавленные смешки, и нечто белое мелькнуло в проходе между рядами скамеек. Пастор узнал белую козу вдовы. Уставное нарушение отозвалось болью. Он громко крикнул, чтобы немедленно удалили сие исчадие тьмы.
Да никто не слушал. Женщины хихикали, неуклюжие крестьянские парни гоготали, даже господин бургомистр усмехался. Коза шмыгала туда и сюда, поводила головой, будто искала чего-то, на ее хвосте позванивали колокольчики. Вдруг остановилась под кафедрой, сильно втянула ноздрями воздух, в три прыжка взлетела по ступеням, принялась обнюхивать святого мужа и сунула морду под стихарь. И прежде чем духовный наставник понял что к чему, встала на задние ноги, положила передние ему на плечи и облизала лицо шершавым своим языком.
Заорали, завизжали, заулюлюкали крестьяне. Один брякнул на всю церковь: „Хотел вдову, получил вдовью козу“. Другой вопил: „Жених! Жених!“
Духовный пастырь растерялся окончательно. Не иначе, думал он, сам дьявол обрушился на него всей тяжестью, и надо худо-бедно обороняться в одиночку.
Но чем сильней размахивал руками, тем крепче прижималась к нему коза, неустанно облизывая нос и щеки.
Врони, дочка бочара, выводила тонким голоском: „Господи Боже! Взасос, взасос целует!“ И церковь грохотала.
Понял законный пастух, что стадо покинуло его и помощи ждать нечего. Такова была признательность за проникновенные слова о любви к ближнему. Наконец, изловчился он отпихнуть козу, ринулся по ступеням и выскочил вон из церкви. А коза помчалась вслед, через площадь, прямиком к пасторскому дому, будто влюбилась насмерть. Догнала, и сколько ни отбрыкивался он, коза вновь и вновь наскакивала и облизывала лицо. С трудом удалось достопочтенному шмыгнуть в дом и захлопнуть дверь.
Однако целый день толпились крестьяне перед дверьми и глумились: „Каково, пастор, молочко?“ или „Куда спрятался, козий женишок?“ Чертовы крестьяне орали, что такой шутки отроду не играли в Мангфале.
В последующие дни лучше не стало. Бедный пастор не мог носа высунуть — тут же начинались смешки да пересмешки. А когда прознал епископ — хохотал до коликов. И взял сторону крестьян, весьма несправедливо поступил с преподобным. Прислал в Мангфаль другого пастора, Фюрнкеза же отправил в захудалый приход в Эдингере, где не ведали о случившемся. И сверх того назначил епитимью в необъятной пропорции.
Так пострадал святой муж от бессовестной вдовы, предательской Эммеренции и сатанинского доктора Тойфельсдрока».
Между тем граф Остен получил ответ от родственницы, графини Эльзы фон дер Реке из Митау в Курляндии. Он ей писал в надежде что-нибудь узнать о сицилианце, графе Калиостро, поскольку графиня одно время была поклонницей этого авантюриста. По ее сообщению, он основал в Курляндии мистическую секту, затем уехал в Санкт-Петербург и Варшаву, где также имел большой успех. Она расспросила
В ближайшие недели повторились неожиданные отлучки молодого Цедвица. Доискиваться было бесполезно: эскапады свои он забывал, припоминал только несущественные подробности. Принц оставил его в покое, велел только зашить в полу сюртука несколько золотых, дабы не оказался без гроша в непредвиденном положении. Однако эти деньги, похоже, он никогда не тратил. Однажды пропал на целую неделю, что вызвало немалое беспокойство. И вот заметили его въезжающим в парк на телеге, запряженной быками. Он приказал возчикам выгрузить большой ящик, расплатился и отпустил упряжку. Под густым снегопадом уселся на свой ящик. Принц велел внимательно за ним наблюдать и не беспокоить. Битых два часа юнкер просидел неподвижно. Ровно в восемь — прозвонил колокол к ужину — поднялся, прошел к домику садовника, позвал людей и приказал отнести ящик в спальню принца. Там провел он полчаса, вернулся в собственную комнату, лег на кровать и мгновенно уснул. Когда принц удалился в спальню, его ждало поразительное зрелище: на стене, в изножье кровати, висел портрет Вероники — Мадонны. Принц не видел его с тех пор, как флорентийский художник предлагал тогда, в Венеции, картину на продажу. Вне себя от радости, поспешил он в комнату юнкера, чтобы поблагодарить и расспросить. Но ни возгласы, ни встряхивания не дали результата. На другое утро принц, еще лежа в кровати, приказал барону Фрайхарту привести юнкера. Молодой Цедвиц явился — свежий и цветущий. Принц не хотел, чтобы юнкер сразу увидел портрет, и предложил присесть на кровать, спиной к стене. Разговаривали о всяких пустяках — юнкер держался непринужденно и весело. Тогда принц попросил достать с консоля маленькие ножницы. Цедвиц повернулся и заметил портрет. Он застыл, до крайности удивленный, и воскликнул: «Наша „Мадонна“ из Венеции! Когда вы получили картину, монсеньер?»
Юнкер — это было совершенно очевидно — в первый раз увидел картину в подобном интерьере.
Портрет вновь пробудил у принца чувство благоговения. Он закрыл его занавесом, оберегая от посторонних глаз. Только в одиночестве раздвигал занавес и проводил долгие часы перед портретом.
Заседание верховного суда, на котором собирались вынести окончательное решение, ожидаемое старым герцогом, состоялось, несмотря на все проволочки адвокатов принца Александра. Однако неожиданный казус застал врасплох обе стороны. Адвокаты снова, более или менее аргументированно, потребовали отложить слушание дела, суд их терпеливо выслушал и отказал. В этот момент появился один франкфуртский юрист — он часто живал в резиденции, был хорошо известен и судьям и поверенным, а потому никто не стал требовать подтверждения полномочий. Согласно предъявленным документам, его уполномочили защищать интересы пропавшей наследной принцессы, матери юного принца. Он объяснил, что важные обстоятельства, не имеющие отношения к процессу, обусловили исчезновение принцессы. Теперь мать требует передать ей сына на воспитание. На вопрос председателя, в каких принципах будет воспитываться наследник, юрист сослался на личное право матери.
В силу неожиданного поворота заседание, понятно, перенесли. Хотя проволочка была и на руку принцу, он не мог не сознавать серьезности события. Если женщина, до сих пор пренебрегавшая материнскими обязанностями, открыто заявила свое право, причем это задевало и старого герцога и его самого, значит, ей обеспечена чья-то могущественная поддержка. Более того, вмешательство наследной принцессы вредило принцу существенней, нежели герцогу. Принц оспаривал легитимность ребенка, его и без того шаткие позиции основывались на том, что мать — авантюристка, и что брак ее сомнителен. Его надежды держались на духовнике Элизабет, совершившем обряд. Если бы удалось переманить на свою сторону этого важного свидетеля, — появились бы неплохие шансы. Однако до сих пор все попытки уговорить его оставались тщетными. И все же: духовник принадлежал к числу тех фанатиков, которые ради слепого убеждения готовы на любые жертвы. Его великой задачей было вернуть герцогский дом и, тем самым, всю страну в лоно своей церкви. Этот план дал трещину, — юного наследника воспитывали строго протестантски. Но с принцем Александром, католиком, оставалась надежда выиграть почти проигранную партию.