Dum spiro, spero
Шрифт:
Однажды вечером, уже в мае, я сижу на крыльце и рисую. Не Игры, войну, переродков или погибших друзей. Я рисую Прим и Китнисс, сидящих посреди Луговины, трава на которой начала вырастать заново, несмотря на то, что ее никто не засевал. Сестры смеются, играют с Лютиком,
– Привет, - говорит Китнисс, присаживаясь рядом со мной на ступеньки. – Что рисуешь?
Я чуть улыбаюсь и показываю ей страницу альбома.
– Вас с Прим.
Китнисс наиграно стонет и закатывает глаза.
– Тебе скоро можно будет открывать выставку
– Ты преувеличиваешь, - смеюсь я.
– Ничуть, - спорит она. – Мама просила тебя приготовить пирог или торт на мой день рождения.
– Кто-то вчера кричал, что не хочет отмечать его.
– Я думала, что не смогу, - Китнисс качает головой. – Это был слишком тяжелый год, и я думала, что слишком рано, ну, понимаешь, чтобы радоваться…
Еще бы я не понимал. Теперь кошмары стали еще ярче, и в них появились новые персонажи. Однажды она призналась мне, что ей снится могила, в которой она лежит, а все, кто погибли в Играх или на войне, бросают в нее горсти земли, как на настоящих похоронах.
В моих кошмарах Китнисс умирает тысячами различных способов, и порой я стараюсь вымотать себя до изнеможения, чтобы просто отрубиться и не видеть снов.
– Я понимаю.
Китнисс поднимается, чтобы уйти домой, а затем садится обратно.
– Пит… - начинает она, но колеблется.
– Да? – я отрываюсь от рисунка и смотрю на нее.
– Я… - тянет она, а затем вытаскивает из-под ворота своей футболки цепочку с кольцом. Бриллиант отражает заходящее солнце. – Я не знаю, что нам делать с этим. Койн ведь умерла.
Помолвка.
– Я никогда не буду принуждать тебя к чему-то, Китнисс, - я качаю головой. – Ты же знаешь. Ты можешь выбросить это кольцо и забыть обо всем.
Мне больно, и слова давят мне горло, но я хочу для нее счастья. Не важно, с кем, не важно, что это причинит мне боль. Китнисс столько пережила, стольких людей потеряла, что я хочу, чтобы всю оставшуюся жизнь она не знала горя.
– Я не могу забыть, Пит, - она смотрит на меня почти возмущенно. – Я не хочу забывать, Пит. Ты был со мной, когда рядом не было никого. И ты верил в меня, когда в меня никто не верил. Даже я сама.
– Китнисс, ты мне ничем не обязана.
– Это не так. Я… Я бы, наверное, сошла с ума, не будь тебя рядом, - она мнется и подвигается поближе. Расстегивает цепочку, снимает кольцо и надевает его на палец. – Я по-прежнему хочу быть твоей невестой, Пит. Должно быть, Гейл прав. Я всегда выбирала тебя.
– Гейл? – я приподнимаю брови.
– Я знаю, ты слышал наш разговор в подвале у Джейд, - отвечает Китнисс. – Он прав. И Финник был прав.
В ее голосе горечь, как и всегда, когда кто-то вспоминает Финника.
– Ты дорог мне, и я люблю тебя, Пит.
Я не могу сдержать ликования, улыбка так и просится на лицо. Я откладываю блокнот в сторону и придвигаюсь к ней вплотную, обхватывая ладонями ее лицо.
– Будь со мной.
– Всегда.
========== ЭПИЛОГ. ==========
Я лежу на пледе посреди Луговины. Трава высокая, и я почти ничего не вижу. Солнце светит прямо в лицо, но я лишь зажмуриваюсь, наслаждаясь минутами покоя. Я слышу детский смех и голоса Прим и Китнисс. Приподнимаюсь на локтях, чтобы увидеть свою семью.
Они играют на Луговине, среди травы и цветов. Два мальчика: у одного светлые волосы, у другого - темные. Они визжат от восторга, наваливаются друг на друга и смеются. Наши с Гейлом сыновья. Кто знал, что они подружатся?
Прим поднимает голову, когда замечает, что я смотрю на них, и машет. Прим, взрослая, успешная девушка, не так давно вышедшая замуж, души не чает в племяннике и всегда рада помочь нам.
– Мамочка! – восклицает сын, когда Китнисс приносит им мороженое. Она устраивается рядом со мной.
– Тедди сегодня особенно счастливый, - смеюсь я.
– Еще бы. Он ждал встречи с Джеймсом три месяца, - отвечает Китнисс.
Джеймсу четыре, и он сын Гейла и Джейд. Они сильно сблизились в послевоенные годы, когда Хоторн приезжал в Капитолий. В конце концов, сестра Эффи перебралась во Второй, и они с Гейлом поженились. Мы были на их свадьбе и действительно рады за них: они казались такими счастливыми в тот день. Хоторны иногда бывают в Двенадцатом, и Тедди всегда ждет их приезда: они с Джеймсом закадычные друзья.
Хеймитч, который стал крестным нашего сына после долгих уговоров, тоже возится с Тедди с большой охотой, хотя и продолжает деланно ворчать. Нашего сына любит и моя семья, и весь Дистрикт, и, кажется, весь Панем, хотя мы стараемся скрывать его от камер и говорим Плутарху, что хотим покоя для ребенка. Он еще слишком мал.
Тедди растет в счастье и ни в чем не нуждается. Возможно, мы позволяем ему слишком многое, но я счастлив видеть, как он улыбается и смеется. Он еще не знает ничего об Играх и о том старом мире, который мы с Китнисс разрушили, чтобы у него была счастливая жизнь. Но однажды он узнает обо всем. Об уничтоженных аренах, из которых сделали мемориалы, об Играх, о Восстании и войне, о Сойке-пересмешнице и всех тех людях, которые погибли ради того, чтобы он никогда не взял в руки оружие и не пролил чужую кровь.
Игры теперь изучают в школе, и мы не хотим, чтобы Тедди узнал обо всем раньше времени: сейчас ему всего пять, и он слишком мал. Мои сказки о Сойке-пересмешнице он не воспринимает всерьез, но я и не хочу, чтобы воспринимал. Тем более, я сильно приукрашаю и перевираю истории, чтобы не напугать его.
Мой сын, который даже не знает, что играет на кладбище и что весь Дистрикт отстраивали заново.
Но мы уверены, что все будет хорошо. У нас есть семья. У нас есть книга о том, о чем не хотим забывать. Тедди и Джеймс однажды узнают обо всем, что сделали их родители ради их будущего. Они узнают о наших кошмарах, и о том, почему мы так боимся потерять их.