Дуновение смерти
Шрифт:
— Да.
— Мне казалось, что вы… — он не мог найти слов, — дружили с Ральфом.
Роберта взглянула на него, и глаза ее внезапно наполнились слезами.
— Мы должны были пожениться, как только он получит степень.
8
Официантка подала телячью отбивную в сухарях для Брейда, салат с яйцом для Роберты, кофе и маленькие молочники со сливками. Возникла спасительная пауза, и за это время Брейд смог прийти в себя.
— Простите, — сказал он, — я понятия не имел, что дела обстоят
— Неважно. Так, наверное, даже лучше. Оставаться дома было бы куда тяжелей. — Она явно старалась взять себя в руки. Собрав все силы, она твердо посмотрела ему в глаза: — Вы хотите поговорить о Ральфе?
Брейд не сразу нашелся, что ответить.
— Не хочу, чтобы это прозвучало кощунством, но встает вопрос, как быть с его исследованиями. Однако при таких обстоятельствах…
Она нахмурилась:
— Вы собираетесь продолжить его работу?
— Знаете, пожалуй, не стоит обсуждать это сейчас. Подождем.
«Какая глупость, — с тоской думал он, — вытащил из дому девушку, у которой только вчера умер жених, и пристаю с вопросами. Но откуда же я мог знать?»
Роберта внимательно наблюдала за ним.
— По-моему, вы не любили его, — заметила она.
Брейд вздрогнул. Неужели она прочла это по его озабоченному лицу?
— Вы ошибаетесь, — возразил он, — я очень ценил Ральфа.
— Спасибо вам за ваши слова, но думаю, что это не так. Я знаю, его любили очень немногие, и я понимаю почему.
Она снова принялась крошить булочку и, едва попробовав салат, отодвинула тарелку.
— Он был странный человек, колючий, ершистый. Чтобы преодолеть его настороженность, требовалось время, зато потом вы понимали, какой он хороший. Добрый. Преданный. — Она помолчала. — Вчерашний вечер я провела с его матерью. Несчастная женщина! Господи! Ну как это могло случиться? Поверить не могу, что он допустил такую нелепую ошибку!
Брейд быстро спросил:
— У него есть еще родственники, кроме матери?
— Нет. — С минуту она смотрела на него. — Вы ничего не знаете о Ральфе, не правда ли, профессор Брейд? О том, как он жил?
— Боюсь, что нет, Роберта. Теперь я понимаю, надо быть ближе к своим студентам, больше интересоваться их жизнью. Но вам неприятен этот разговор!
— А мне только и осталось — говорить о нем, — ответила Роберта.
Опустив голову, она принялась разглядывать свою тарелку, и пряди ее прямых волос упали на лоб.
— Он ведь не американец, вы знаете?
— Да? (Это-то Брейд знал.)
— Он и его мать единственные остались в живых после… чего-то ужасного. Он никогда не рассказывал подробностей, да ведь это и неважно, правда? Его отца застрелили, старшую сестру тоже убили — не знаю как… Он боялся всего на свете. Вы знаете, жить в Америке тоже оказалось не так-то легко. Чужая страна, чужой язык. Я думаю, он был слишком напуган, чтобы доверять кому-нибудь по-настоящему или хотя бы допускать, что у кого-то могут быть добрые намерения. Настороженность у него стала привычкой. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Я думаю, да,
— Получился какой-то порочный круг. Он не мог избавиться от своей подозрительности, не мог довериться людям, и они злились на него, становились жестокими. А это понуждало его к нелепым поступкам. Ему было трудно работать вместе с другими аспирантами. Ему вечно казалось, что у него все отнимают: сначала отняли семью, потом — детство. Если кто-то брал мензурку, которую он вымыл, он приходил в бешенство и лез в драку. Глупо, но мог ли он рассуждать после всего, что пережил? А профессор Ранке разве попытался понять? Он его вышвырнул и все. Для Ральфа это было еще одним поражением. Он еще больше ушел в себя.
— И начал ненавидеть меня тоже, не так ли, Роберта?
Она насторожилась.
— Кто это наговорил вам? — спросила она резко.
— Я просто подумал.
— Это Джин Мэкрис вам сказала, ведь так?
— Почему вы решили? — Брейду стало не по себе.
У Роберты расширились ноздри, она сжала губы.
Потом глубоко вздохнула:
— Теперь уже все равно, и я могу рассказать вам. Ральф несколько раз приглашал ее куда-то до того… до того, как мы подружились. Ничего между ними не было, просто случайные встречи, но эта дуреха отнеслась к ним серьезнее, чем следовало. Она бегала за ним и преследовала его, даже когда все кончилось. Она мечтала отомстить. Вчера вечером она мне позвонила. Она была счастлива, что он умер и что она может сообщить мне об этом. — Роберта с трудом сдерживала негодование.
Брейд беспокойно задвигался. Если смерть Ральфа к чему-то и привела, то только к тому, что всколыхнула всю грязь со дна их тихого университетского ручейка, и теперь он мало отличался от других бурных притоков мрачной реки жизни.
Он спросил:
— Значит, по-вашему, у Ральфа не было причин ненавидеть меня?
— Никаких. Я ни разу не слышала от него, что он вас ненавидит. Конечно, сначала…
— Да?
— Он был очень неуверен насчет своих исследований. Профессор Ранке прогнал его, и он счел это поражением. У него появилось ощущение неполноценности, растерянности, так что, возможно, он поделился своими опасениями насчет вас с Джин Мэкрис, когда они еще встречались. Я думаю, так оно и было, потому что однажды она позвонила ему, уже когда между ними все кончилось, и намекнула, что может наделать ему неприятностей, если сообщит вам, как он к вам относится. Ральф сказал мне об этом. Он был ужасно огорчен. Но она дождалась, когда он умрет… Даже мертвого не может оставить в покое!
Она всхлипнула и начала тихо плакать.
Брейд отодвинул остатки отбивной, выпил кофе и попросил счет.
— Выпейте лучше кофе, — попробовал он ее утешить, — и не расстраивайтесь из-за его отношений со мной. Мы с ним прекрасно уживались, а если он меня и недолюбливал, то вы объяснили мне, почему, и я все понял. — Ему очень хотелось похлопать ее по руке, но он удержался.
Она стала прихлебывать кофе, и к ним подошла официантка со счетом. В машине, отвозя Роберту обратно в город, Брейд спросил: