Дурак умер, да здравствует дурак!
Шрифт:
— Полагаю, вам следует... — начал я, и тут раздался громовой стук в дверь. — Минутку, — попросил я Уилкинса, вышел в прихожую и распахнул дверь.
Я уже напрочь позабыл о Герти Дивайн. Но разом вспомнил, когда она, подтверждая мои опасения, вошла в дом с двумя мешками съестных припасов.
— С тебя три доллара, — сообщила мне Герти и с некоторым изумлением взглянула на Уилкинса, который стоял на коленях над разверстым чемоданом. У тебя тут молельный дом? — спросила она.
— Мой сосед мистер Уилкинс, — сказал я. — Мистер Уилкинс, это... хм... мисс Дивайн. Она была другом моего
Не выпуская из рук мешков, Герти оглядела Уилкинса и спросила:
— Что это там у вас, отче? Конец прошлой проповеди?
Уилкинс поспешно захлопнул чемодан и повернулся ко мне.
— Ей можно доверять?
Герти отплатила ему за подозрительность той же монетой, и отплатила сполна. Глядя на меня сквозь щель между мешками, она осведомилась:
— Что замышляет этот старикашка, Фред?
— Нас с мистером Фитчем связывают партнерские отношения, — ледяным тоном ответил ей Уилкинс. — Их содержание пока не подлежит разглашению.
— Да что вы!
— Мистер Уилкинс написал роман... — начал я.
— И хочет его издать, — договорила за меня Герти. — А ты должен оплатить его тщеславие, выложив доллары галантерейщику.
Я захлопал глазами.
— Галантерейщику?
— Когда творец сотворит какую-нибудь галиматью, которая никому не нужна, — пояснила она, — он идет к издателю графомании, и тот обирает творца до нитки. У меня была подружка, которая настрочила «Правду и истину о подлинной жизни настоящей стриптизерки, как на духу». Издание обошлось ей в шесть с половиной тысяч долларов. Было продано аж восемьсот экземпляров, кто-то даже написал дурацкую рецензию, а читатели плевались.
Лицо Уилкинса окаменело, и он холодно проговорил:
— Господин, с которым я встречался, занимает должность главы почтенной фирмы с давними традициями. Они издают целый спектр...
— Сивого бреда, — сказала Герти, потом повернулась ко мне и, кивнув на Уилкинса, добавила:
— Выкини отсюда этого старого дармоеда.
— Вот что, послушайте-ка... — начал Уилкинс, с кряхтением и хрустом поднимаясь с колен.
— А впрочем, не надо, лучше подержи, — с этими словами Герти всучила мне оба мешка, развернулась, схватила Уилкинса за руку и стремительно потащила к двери. Когда он мчался мимо меня, я мельком увидел его обескураженную физиономию. Он был так изумлен, что обрел дар речи, лишь очутившись на лестничной клетке.
— Моя рукопись! — взвизгнул Уилкинс.
— Терпение, терпение, — сказала Герти. Она вернулась в гостиную, сгребла в охапку чемодан, словно ящик с пивными банками, вынесла его в прихожую и швырнула на ступеньки. Кажется, я слышал несколько глухих шлепков: что-то тяжелое кубарем летело вниз по лестнице. Потом, вроде бы, донеслось шуршание, похожее на шелест тысяч маленьких крыльев, и Герти захлопнула дверь, оборвав исполненный отчаяния вопль Уилкинса.
Я знал, что должен как-то вмешаться, остановить Герти, помочь Уилкинсу, защитить свои хозяйские права, но вместо этого стоял истуканом и наблюдал за происходящим. Мое поведение лишь частично объяснялось трусостью, хотя, конечно, не обошлось и без нее. Но, кроме боязни, я чувствовал облегчение оттого, что решение по роману Уилкинса принято кем-то другим. Сам я ни за что не смог бы сказать Уилкинсу «нет», хотя в глубине души знал, что просто обязан отказать ему, и когда Герти взяла это на себя, я испытал смешанное чувство облегчения, вины и удовлетворения.
Герти вернулась в квартиру, отряхивая пыль с ладоней. У нее был очень довольный вид. Взглянув на меня, она остановилась, подбоченилась и сказала:
— Ну, и что ты стоишь, будто столб? Поди разложи покупки.
— А вы не сорвете шторы с окон? — жалобно спросил я.
— На кой черт мне сдались твои шторы?
— Бог знает, — ответил я и потащил мешки со снедью на кухню.
Глава 7
Во всей этой кутерьме я напрочь позабыл о сотрудниках отдела по расследованию убийств, которые, как сказал Райли, должны были заглянуть ко мне. Поэтому, когда в четыре часа послышался стук в дверь, я поначалу решил не открывать, боясь, что пришел Уилкинс с дробовиком.
К несчастью, а может, и к счастью, мои решения больше ничего в этом доме не значили. Я сидел в гостиной, силясь распутать клубок своих мыслей.
Герти прошагала мимо меня, помахивая зажатым в правой руке острым ножом, облепленным сельдереем, и распахнула дверь, прежде чем я успел придумать какой-нибудь предлог, способный удержать ее от этого действия.
Бог знает, что подумали сыщики, когда дверь им открыла вооруженная тесаком женщина. Но они тотчас же узнали ее, и я подозреваю, что лишь это обстоятельство помогло им довольно быстро преодолеть оцепенение. Как бы там ни было, я услышал мужской голос, который произнес:
— Ба, да это Герти. Ты — тоже часть имущества наследодателя, милочка?
— Вот именно, Стив, — ответила Герти и, в свою очередь, осведомилась:
— Вы по делу, мальчики?
— Скорее, по долгу службы, — отвечал голос, принадлежавший Стиву.
— Тогда заходите, — пригласила Герти и посторонилась, пропуская в мое жилище двух мужчин, вид которых почти в точности совпадал с обликом самозванного легавого, кинувшего меня нынче утром.
— Вот Стив и Ральф, — сообщила мне Герти. — Они шпики. — Указав на меня, она добавила:
— А это Фред Фитч, племянник Мэтта. Полагаю, к нему-то вы и пришли.
— Лично мне хочется видеть только тебя одну, Герти, — молвил Стив не более игриво, чем это мог бы сделать бульдозер. — А вот с Фредом мне хотелось бы побеседовать.
— Я стряпаю, — сообщила Герти. — Надеюсь, вы меня извините, господа.
— Почти за любое прегрешение, Герти, — грубовато-льстивым тоном ответил Стив.
Герти лукаво улыбнулась ему и вышла, а Стив повернулся ко мне и вдруг превратился в прусского солдафона.
— Вы и есть Фред Фитч? — спросил он.
— Совершенно верно, — я поднялся. — Не угодно ли присесть?
Оба пришельца охотно уселись. Я сделал то же самое и внезапно почувствовал себя дурачком.
— Э... — начал я, — Джек Райли сказал, что вы зайдете.
— Мы получили рапорт, — ответил Стив. — Насколько мы понимаем, до сегодняшнего дня вы и знать не знали о наследстве, так?
— Так, — подтвердил я. — Хотя и не совсем так. Слухи дошли до меня еще вчера, но поверил я им только сегодня.