Дураков нет

Руссо Ричард

– В моем случае это не глупость, – пояснил Уэрф, – а всего-навсего самоубийство.

– Где Джефф? – громко поинтересовался Салли, осознав, что Бёрди давным-давно должна была уйти домой.

– Малыш его уволил, – ответила Бёрди.

– Почему?

– А не надо было воровать, когда дела идут неважно, – многозначительно сказала Бёрди и направилась к Джоко (он только что пришел), оставив Уэрфа и Салли одних в углу.

– Если помнишь, это одна из десяти заповедей, – сказал Уэрф. – “Не кради, когда дела идут неважно”. Она идет сразу за заповедью “Не бросай колледж”. А перед нею “Не попадись за работой, когда получаешь от государства пособие

по нетрудоспособности”.

– Послушай, – покачал головой Салли, – я понятия не имею, какая муха тебя укусила, но у меня в кои-то веки хорошее настроение. Не знаю, насколько меня хватит и когда случится очередная фигня, но я не допущу, чтобы ты испортил мне настроение, если ты, конечно, не против.

Уэрф вдруг словно протрезвел и решительно произнес:

– Спорим, я все равно тебе его испорчу.

– Спорим, что нет. – Салли слез с табурета, взял свою бутылку и направился к Джоко.

Поскольку Салли подошел к нему в тот самый миг, когда Джоко принесли пиво, и поскольку последний флакончик таинственных таблеток оказался не в пример лучше тех, от которых Салли спал на ходу, а добермана Карла Робака хватил удар, Салли заплатил за пиво Джоко.

– Только не говори мне, что твоя тройка сегодня выиграла. – Джоко поглядел на Салли поверх очков с толстыми стеклами. – Я знаю, что это не так.

– Я всего лишь хотел сказать спасибо, – негромко ответил Салли. – Эти синенькие пока лучшие.

Джоко кивнул:

– Я так и думал, что тебе понравится. Это новые. Но я не стал бы смешивать их с алкоголем.

– Я бы тоже. – Салли отхлебнул пива. – Я принял их утром, со сливовым соком.

– От последствий сливового сока у меня тоже кое-что есть, – сказал Джоко.

Рядом возникла Бёрди, на этот раз с запиской от Уэрфа. Тот нацарапал на барной салфетке: “И еще одна заповедь – не дай заснять себя на видеокамеру, когда грузишь бетонные блоки в кузов пикапа, если при этом хлопочешь о признании тебя нетрудоспособным”. Уэрф улыбался. Салли видел это с противоположного конца стойки.

– Вряд ли это таблетки, – заметил Джоко. – Говорят, при артрите помогают физические нагрузки. Но это не значит, что с таким коленом я и дальше рекомендовал бы тебе работать.

– Оно почему-то стало меньше болеть. – Салли скомкал записку и запустил ею в Уэрфа.

Тип на темном седане, подумал Салли. Тот самый, кого он принял за детектива, которого наняли собрать доказательства бесчисленных супружеских измен Карла Робака.

Уэрф что-то писал на другой салфетке.

– Наш друг-юрист сочиняет инструкцию, как прикрыть тебе задницу? – полюбопытствовал Джоко.

– Вряд ли. Он свою-то не прикрывает, я не удивлюсь, если он сегодня забыл надеть трусы, – ответил Салли.

Бёрди принесла очередную записку.

“Ибо истинно говорю тебе. Если попадешься за работой, получая пособие по нетрудоспособности, тебе ныне, присно и во веки веков кранты пред очами государства”.

Салли скомкал и эту салфетку, подошел к Уэрфу:

– Засняли на камеру?

– Истинно.

– Гм. – Салли запустил руку в волосы. – Так вот что за тип там был. Я-то думал, это чей-то муж, который планирует убить Карла Робака. Я думал, у него бинокль.

– Видеокамера.

– Врешь.

– Истинно говорю тебе.

– И что они сделают?

– Не знаю, – признался Уэрф. – Зависит от того, насколько они разозлятся. Могут подать встречный иск об уплате полученных пособий по нетрудоспособности. И возмещении платы за обучение.

– А подадут?

–

Вряд ли. Тогда им придется приобщить эту пленку к делу, а я так полагаю, видеозапись того, как ты работаешь, столько же на руку нам, сколько им. Они наживут себе кучу неприятностей на пустом месте. Видишь, хотя бы одна из десяти заповедей за нас.

– Только одна?

– За голым гнать – нечего взять.

Салли пожал плечами:

– Тогда о чем нам беспокоиться?

Уэрф ухмыльнулся, Салли сел на табурет рядом с ним.

– Салли, Салли, Салли, – сказал Уэрф.

Остаток вечера они провели приятно.

Среда

Снегопад.

Такого снегопада мисс Берил не помнила и, точно завороженная, смотрела сквозь жалюзи гостиной, как падает снег. Она проснулась с дурной головой, та кружилась, как если бы мисс Берил слишком быстро встала с постели, хотя на деле поднялась она медленно и долго стояла возле кровати, гадая, не сесть ли обратно. Грипп, решила мисс Берил, черт бы его побрал. Гриппом она не болела давно, лет десять, и смутно помнила, как себя чувствуют в этом случае. А чувствовала она, не считая головокружения, будто конечности ее, как ни странно, где-то далеко, ноги и пальцы на расстоянии многих миль и чужие, и в голове возникло слово “грипп” – точно выпрыгнула из печи буханка хлеба, жаркое, перебродившее объяснение.

Грипп. Теперь понятно, почему в последнее время она всех сторонилась и даже, пожалуй, понятно, почему ей было стыдно перед Салли. Мисс Берил считала, что в атмосфере болезни чувство вины сродни бактериям, оно плодится, как бактерии, и что приступ чувства вины зачастую предвещает приближение вирусного заболевания. Мисс Берил решила, что этим вирусом ее, скорее всего, наградила эта ужасная женщина, Джойс. Не то чтобы у той были симптомы. Скорее, она произвела на мисс Берил впечатление человека, терзаемого многочисленными недугами. (О вчерашнем происшествии с машиной мисс Берил узнала от миссис Грубер, та пустила Клайва-младшего позвонить в обмен на подробный рассказ. И рассказ его подтвердил мнение мисс Берил о том, что эта женщина, Джойс, опасна.) Уж конечно, мисс Берил не удивилась бы, узнай она, что невеста Клайва-младшего разносит вирусы гриппа.

С тех пор как мисс Берил вышла на пенсию, здоровье ее во многих отношениях существенно укрепилось, несмотря на почтенный возраст. В кабинете, где сидят восьмиклассники, можно подцепить любую заразу из тех, что передаются по воздуху. И заработать депрессию, а та, полагала мисс Берил, в сочетании с чувством вины открывает двери болезням. Мисс Берил не знала никого из учителей, кого не мучило бы чувство вины, а с ним и уныние, – чувство вины за то, что не достигли большего с учениками, уныние, оттого что большего с ними и не достичь. На пенсии мисс Берил почти не случалось страдать ни от чувства вины, ни от уныния. Мисс Берил не в чем было себя винить, не считая тех моментов, когда она напоминала себе, что ей следовало бы сильнее любить Клайва-младшего; унывала она тоже редко, не считая пятниц, когда выходил очередной номер “Еженедельника Норт-Бата”. То есть двери перед болезнями чаще всего оказывались плотно закрыты. Нет, решила мисс Берил, наверняка ее заразила эта ужасная женщина, Джойс, она ломает стулья, разбивает машины, рот у нее не закрывается, она изрыгает вредоносные мнения и отравляет воздух бог знает чем еще. К собственному удовлетворению, разобравшись с этим вопросом, мисс Берил почувствовала себя лучше. Но ненамного.