Дураков нет
Шрифт:
Сегодня утром у Хэтти, как всегда, было людно. По рабочим дням с половины седьмого до половины десятого утра Руф, чернокожий повар, едва успевал жарить яичницу для “специального предложения” их закусочной – два яйца, гренок, жареная картошка, чашка кофе, и все это за доллар сорок девять центов. Салли и Рубу не нашлось места ни за короткой, на шесть табуретов, стойкой бара, ни в дюжине квадратных кабинок из пластика, хотя четверо строителей в дальней кабинке явно собирались уходить. Старая Хэтти занимала крошечную
– Как поживаешь, старушка? – спросил Салли. Хэтти повернула на звук затянутые молочной пленкой глаза. – Я смотрю, ты все следишь за порядком.
– Слежу за порядком, – повторила Хэтти и энергично закивала. – Слежу… – И старушка – так бывало всегда во время разговоров – отвлеклась на звон кассы (ее любимый звук). Хэтти просидела за кассой без малого шестьдесят лет и всякий раз, как слышала этот звон, представляла, будто по-прежнему там сидит. – Ах! – воскликнула она. – Ах…
– Там кабинка освободилась, – сообщил Руб, углядев, что дорожные рабочие поднялись, взяли чеки и пошли расплачиваться.
– Хорошо, – ответил Салли. – Иди садись.
Руб терпеть не мог, когда от него вот так пытались отделаться, однако сделал, как было сказано, поскольку боялся потерять кабинку. Та вообще-то была идеальная, последняя в ряду, в глубине заведения, там можно с глазу на глаз попросить у Салли взаймы, почти не опасаясь, что помешают.
– Может, сходим как-нибудь на танцы? Что скажешь? – предложил Салли громко – отчасти потому, что Хэтти была туговата на ухо, отчасти потому, что завсегдатаи за стойкой с удовольствием слушали их разговор, кое-кто даже развернулся к ним.
– На танцы? – переспросила Хэтти и крикнула во все горло: – На танцы!
Теперь на них уже смотрели все.
– Почему бы и нет? – произнес Салли. – Только мы с тобой вдвоем. Сперва на танцы, потом пойдем ко мне.
Старуха лукаво улыбнулась:
– Лучше сразу пойдем к тебе. Нахрен танцы.
– Окей, – сказал Салли и подмигнул Касс, та, как обычно, наблюдала за ними с угрюмым неодобрением.
– Скажи мне только одно! – рявкнула Хэтти. Голос ее в такие минуты задорности неизменно напоминал Салли рев моржа в зоопарке. – Ты кто?
– То есть как это – кто? – с деланым возмущением ответил Салли. – Слепая ты, что ли?
– Судя по голосу, ты Салли, черт бы тебя побрал.
– Он самый, – заверил Салли.
– Стара я для танцев, – продолжала Хэтти. – Да и чтобы пойти к тебе, тоже стара. Ты живешь на втором этаже.
– Твоя правда. – Салли потер колено. – Я и сам с трудом поднимаюсь и спускаюсь по лестнице.
– Сколько же тебе лет? – спросила Хэтти.
– Шестьдесят, – ответил Салли. – Но я чувствую себя старше.
– А
– Знаю. Ты, часом, не собираешься на встречу к святому Петру? Чтобы освободить место другим?
– Не-а!
Салли вылез из кабинки, выставив вперед ногу, чтобы она не подкосилась и можно было на нее наступить.
– Не спеши, старушка. – Он похлопал ее по руке в старческой гречке. – Кассу-то еще слышишь?
– Даже не сомневайся, – заверила его Хэтти.
– Вот и славно, – сказал Салли. – Если как-нибудь утром проснешься и не услышишь, то поймешь, что умерла во сне.
Звон старой кассы и правда успокаивал Хэтти. Вместе со стуком тарелок, которые убирали со столов, и громким хриплым хохотом мужчин дребезг и лязг древнего аппарата открывал двери памяти Хэтти достаточно широко, чтобы старушка юркнула в них и провела приятное утро в обществе тех, кого двадцать лет как не было в живых. А когда ее дочь закрывала за последним посетителем двери закусочной и вела Хэтти обратно в квартирку, где они жили вдвоем, старуха уже выбивалась из сил и ей казалось, она устала, потому что весь день работала.
С краю стойки освободился табурет, Салли занял его, и Касс мрачно взглянула на Салли.
– А ты как поймешь, что умер? – поинтересовалась она.
– Наверное, если жизнь перестанет смешить меня до колик, – ответил Салли.
– Судя по шмоткам, ты собрался не на учебу, – заметила Касс. – У тебя сегодня нет занятий?
– У меня – нет.
Она впилась в него взглядом:
– То есть ты бросил колледж.
– Вряд ли я туда вернусь, если ты об этом.
– Сколько тебе оставалось до конца семестра, недели три?
Салли подтвердил, что так и есть.
– Ты же знаешь, как это бывает, – добавил он.
Касс поморщилась:
– Понятия не имею. Расскажи мне, как это бывает.
Салли не собирался объяснять Касс, как это бывает. Когда тебе шестьдесят, ты холост и у тебя нет обязательств ни перед кем, одно из немногих преимуществ такого положения – не надо объяснять, как это бывает.
– Не понимаю, почему тебя это заботит.
– Ничуть не заботит. – Касс шутливо вскинула руки: сдаюсь. – Но я, похоже, сорвала куш. Тебя хватило на три месяца. Либо Рут, либо я должна была выиграть.
Салли не удержался от улыбки, потому что Касс все же расстроилась.
– Надеюсь, выиграла ты.
– Вы с Рут так и не помирились?
– Мы и не ссорились. Я вообще стараюсь не связываться с замужними женщинами.
– Не очень-то ты стараешься, насколько я слышала.
– Последнее время стараюсь изо всех сил, хоть это никого и не касается.
Касс не стала возражать и, помедлив, кивнула на Руба:
– Кое-кого сейчас хватит удар, если ты не заметил.
Салли улыбнулся: