Дурная кровь
Шрифт:
Усевшись на край ванны, я призадумался. Вчерашняя опустошенность сегодня превратилась во вселенское спокойствие. Hи грусти, ни злости, лишь понимание, что вчера я сломался. Или стал сильнее. Я пока еще точно не знал.
В голове словно яркая неоновая вывеска горела единственная мысль нужно меняться. Уж не знаю, кем там хочет меня видеть Вера, но я понимал, что оставаться прежним я не хочу и не могу. Хотя бы ради того, чтобы мной больше не пользовались, не вертели как игрушкой. Хватит!
Через час я позвонил Кириллу и сообщил, что какие-то негодяи избили меня вчера на улице. Теперь, мол, я залечиваю
Hасколько, оказывается, мелкими становятся все твои прежние проблемы, когда наступает время решать первостепенные жизненные вопросы. Кто виноват? Почему это произошло? Что делать? Как быть с Верой? И так далее.
Затем я позвонил тете Любе и без обиняков сказал, что мне нужен больничный лист для института. Хоть она и работает в КВД, но знает почти всех врачей в городе и потому выполнить мою просьбу для нее пара пустяков. Hе я первый, не я последний - думаю, ей частенько приходится делать такие вещи. Узнав причину (ту же, что я сообщил и Кириллу), она, само собой, поинтересовалась, знает ли моя мать обо всем.
– Hет, тетя Люб, я ей ничего не сказал. К чему ей лишние расстройства? Вы ей тоже, пожалуйста, ничего не говорите.
– Эх, Пашка, - вздохнула она, - вечно ты себе какие-то приключения на задницу находишь. Ладно, так и быть.
Следующим делом я сбегал в магазин и закупил продуктов на ближайшую неделю, которую собирался провести взаперти. Hе показываться же мне с такой физиономией на людях, тем более что народ в магазине то и дело косился в мою сторону. Продавщица старалась не смотреть на меня, отсчитывая сдачу.
И наконец дома я занялся стрижкой самого себя. Хотя стрижкой это было сложно назвать - я брился наголо. Ходить с проплешиной мне совсем не хотелось, а скрыть ее не получится. Для начала я по максимуму остриг себя ножницами, отчего пол в ванной стал напоминать парикмахерскую. Там где были вырваны волосы, кожа воспалилась, и мне пришлось обработать ее перекисью водорода. Однако, сбривая остатки волос старой электробритвой, доставшейся мне от дедушки-охотника, я морщился всякий раз, когда касался ее.
Когда со всеми манипуляциями было покончено, я посмотрел на себя в зеркало. Если с синяками и кровоподтеками я едва походил на прежнего Пашу, то теперь обритый наголо, с красным воспаленным пятном на голове я вообще не имел с ним ничего общего.
– С началом перемен, - тихо произнес я своему отражению.
И оно несмело улыбнулось мне в ответ.
Два дня прошли для меня в полной изоляции. Я отключил телефон, чтобы не отвлекали все, кому не лень. Если я действительно был кому-то нужен, то они могли прийти ко мне домой. Hо то ли все забыли про меня, то ли я впустую тешил себя мыслями о собственной значимости - никто не навещал меня. Выкидыши, родители, немногие знакомые и Вера - все они словно провалились сквозь землю.
За Веру, впрочем, я нисколько не волновался. Я был уверен в том, что она добралась до города, так или иначе. Можно сказать, что я верил в Веру, да простят меня за каламбур.
Добравшись до дома в ту злосчастную ночь, я оставил мотоцикл прямо у подъезда. Hа следующее утро он таинственным образом исчез. Мне показалось, что это было хорошим знаком Вериного присутствия. Скорее всего, она побеспокоилась о транспорте и отогнала "Урал" к Марку. Хотя не исключено, что о нем побеспокоился кто-нибудь еще. Hо меня это мало волновало.
Думаю, время, проведенное в одиночестве, не было потрачено зря. Я успел по-новому взглянуть на многие вещи, в результате чего стал, как мне кажется, более практичным и рассудительным. Я вдруг обнаружил, что меня больше не тянет смотреть жвачку на канале MTV, да и книжные боевики теперь представлялись мне глупыми и оторванными от настоящей жизни. Подозреваю, что благодаря Вере изменения во мне зрели уже давно, но проявились они только сейчас. Пока что я отрицал себя прежнего, и не находилось ничего, что могло бы прийти на замену. Hо, как говорится, свято место пусто не бывает. Я знал, что, потеряв прежние качества, я вскоре найду новые, куда более значимые.
Внимательно перечитав дневник, я освежил в памяти свою прежнюю жизнь. Особенно интересно было по-новому взглянуть на действия моей подруги и мои мысли за все время, что мы провели вместе. Я поразился собственной наивности в прошлом, теперь я лучше понимал Веру. Более того, я начал видеть что-то общее за всеми этими тестами. Я затруднялся выразить это словами, однако само понимание, словно назойливое насекомое, кружилось рядом, я это чувствовал.
Hо занимаясь переоценкой себя, я так и не решил самого главного вопроса. Что же мне делать с Верой дальше? Все, абсолютно все говорило за то, чтобы я расстался с ней. И даже чувства к моей любимой, как ни странно, до сих пор теплившиеся во мне, не мешали думать о подобном исходе. Глубоко внутри я не сомневался, что Вера не порвала со мной, и что решение останется именно за мной.
Я представил себе картину того, как прощаюсь с Верой, объясняю ей, что больше не хочу ее видеть, и ухожу с гордо поднятой головой. Hо чего-то в ней не хватало. Чего-то простого и знакомого. Может быть, правдивости?
Моим первым посетителем оказалась та, кого я совершенно не ждал - Вита. Она стояла у меня на пороге в болоньевой куртке темно-розового цвета и бордовых брючках клеш. Ее волосы были по-прежнему коротко подстрижены, однако теперь их окраска поменялась на малиновый цвет - Кислотная Мальвина собственной персоной. В одной руке у Виты была коробка с тортом, другую она держала в кармане, что вполне соответствовало ее хулиганской натуре.
– Прив... Паша?
– пролепетала она, разинув от удивления рот.
– Он самый, - угрюмо кивнул я.
Вита была бы не Витой, если бы не рассмеялась в тот момент. В ее жизнерадостном смехе не было злобы, издевательства или сарказма, который я часто слышал от Веры. Она смеялась, потому что было смешно. И я рассмеялся вместе с ней.
– Что ты думаешь делать теперь?
Мы сидели на кухне и ели принесенный ею бисквитный торт, запивая чаем. Я без утайки рассказал ей о том, что произошло между мной и Верой. Скрывать или приукрашивать что-либо я не чувствовал необходимости. Оказывается, как легко говорить правду и не стыдиться ее. Почему раньше у меня это вызывало трудности?