Дурная примета
Шрифт:
— Ни хрена себе! — поразился участковый Клыков. — Тут что, поросенка резали?
— Похоже на то, — отозвался тихо эксперт криминалист. — Придется повозиться. Еще как придется…
— Разберемся, — не терял оптимизма опер. — Не такое видали…
Сказать — сказал, а в глубине своей души порадовался, что все случилось не на его зоне. Не его будут «иметь» при «разборе полетов».
«Да, работы будет по самое «не балуй»! — вздохнула про себя следователь Подаркова. — Вот и примостила свой зад на стол…»
Дверь квартиры оказалась незакрытой — узкая полоска
— Что случилось? — пробасил вполголоса опер.
— Муж зарезан… — сквозь всхлипывания последовал невразумительный ответ.
— Где он?
— «Скорая» забрала.
И опять поток слез и всхлипываний. Того и гляди, с женщиной начнется истерика.
Необходима первая, пусть самая поверхностная, далекая от детализации информация, чтобы сориентироваться, решить, с чего начинать. Уточнения, детализация — это все потом!
Инициативу, опережая следователя, взял на себя опер. И это было пусть не по инструкции, но правильно. Его солидность: рост под два метра, косая сажень в плечах поневоле заставляли собеседника проникнуться к нему уважением и доверием. Немаловажен был и психологический момент: на фоне огромного опера даже средний человек чувствовал себя малой мышкой перед здоровенным охотником-котищем. Что уж тут говорить о всякой мелюзге, которой приходилось взирать на опера снизу вверх, как на гору. Они чувствовали себя еще мельче и ничтожней, чем были на самом деле. Комплексовали и без вины были виноваты перед собой.
Члены следственной группы Фролову не мешали. Ждали продолжения беглого разведопроса. Да и что толку встревать со своими вопросами, перебивать друг друга — только потеря времени и делу задержка.
— Постарайтесь успокоиться, ведь жив! — продолжил все также вполголоса опер.
— Жив-то — жив, да все горло перерезано, — вымолвила женщина и вновь затряслась от рыданий. — Врачи, увидев рану, удивились, что еще жив. И-и-и, — завыла в голос она. — С такими ранами не живут…
— И кто его порезал так?
— Не знаю!
— Как не знаете? — повысил слегка голос оперативник. — Как не знаете, если вся квартира и весь коридор в крови?
Тут опер слегка преувеличил. К осмотру квартиры они еще не приступали, беседовали в коридорчике и не могли знать, имеются следы крови в других помещениях или нет. Хотя в коридорчике крови было немало. Ею был пропитан и небольшой коврик, лежавший на полу, и кучи каких-то тряпок, которыми, по-видимому, пытались зажать рану и остановить кровотечение. Но забросить крючок никогда не мешает. Вот он и забросил… На всякий случай.
— Не знаю, — сквозь слезы проговорила женщина.
— Странно, — отреагировал Фролов. — Может, вы не знаете, как вас зовут?
Вопрос был провокационный. Заставлял резче
— Говорю, что не знаю, значит, не знаю. Он домой с улицы пришел с перерезанным горлом. А зовут меня Мальвиной. Мальвиной Васильевной, — уточнила она на всякий случай, чтобы сотрудники милиции не подумали, что действительно умом тронулась.
И опять затряслась, мелко-мелко, по-собачьи, с жалобным безысходным воем.
Её ответ и удивил, и ошеломил членов СОГ. Поначалу, когда услышали, что потерпевшего забрала бригада «Скорой помощи», подумали, что рана несерьезная, и, как высказывался отделовский эксперт-криминалист, одним йодом вылечат. Обрадовались. Потом, видя безутешный плач Мальвины и услышав приговор врачей, что с такими ранами не живут, сникли. А тут еще, по-прежнему, одна неизвестность в вопросе: кто порезал?..
— Мальвина Васильевна, мы сочувствуем вашему горю, — вмешалась Подаркова. — Но вы, пожалуйста, соберитесь и ответьте на наши вопросы. Мы постараемся быстро. Но без некоторых уточнений нам этого не сделать. Поймите нас. Пожалуйста.
Повисла минута молчания. Мальвина Васильевна собирала силы и нервы в кулак, чтобы более толково ответить на вопросы.
— Спрашивайте, — тихо произнесла она.
— Значит, муж порезан не в квартире?
— Да.
— Что да? — вновь взял инициативу опер.
— Не в квартире.
— А ссора у вас была? — не отставал Фролов, несмотря на осуждающий взгляд Подарковой.
— Да не то, чтобы ссора, а… — женщина замялась подыскивая определение супружеской размолвки.
— Не обязательно ссора, может какой-нибудь конфликт, которому вы не придали значение, — смягчила Марина Юрьевна вопрос оперативника, заданный слишком резко и прямолинейно.
— Была, но еще вечером.
— И чем закончилась?
— Помирились.
— Вот и хорошо, — порадовалась за Смирнову Подаркова, одновременно вызывая у последней доверие к себе и подталкивая на продолжение беседы. — С соседями он не ссорился?
— Нет.
— Был трезв или пьян?
— Трезвый был, — после секундной заминки прозвучал неуверенный ответ.
— Так трезвый или нет? — нажала Марина Юрьевна, уловив заминку.
— Говорил, что немного выпил с какими-то ребятами возле подъезда, грамм пятьдесят. Те его угостили. Но это было еще в девятнадцать часов.
— Так, так… — подбадривала Подаркова.
— Я его за это отругала. Он извинился, попросил прощения, и я его простила. Так что, не думайте, никакого скандала не было.
Следователь поощрительно кивала головой, предлагая собеседнице продолжать разговор. Опер и участковый внимательно слушали, но когда дело дошло до просьб о прощении, Фролов, хоть на секунду, но не удержался от неудовлетворительной, если, вообще, не презрительной гримасы. Не любил опер, когда мужчины просили прощения у женщин.