Дурная примета
Шрифт:
И дальнейшему развитию мысли о необычном поведении Нехороших опер не дал. Некогда было заниматься психоанализом. Время поджимало. К тому же другие вопросы интересовали. Стал спрашивать о Цыбине и Крючкове.
— Не знаю таких, — честно ответил Нехороших, теперь уже открыто глядя в лицо опера. — Не встречались. Сосед, возможно, и знал, и общался, а я нет.
— Не знаешь, так не знаешь… — поморщился Фролов. — Еще Козьма Прутков говорил, что нельзя объять необъятное и все знать. И на том спасибо. Но имей в виду, что, возможно, нам еще потребуешься… — добавил для проформы, не величая по имени-отчеству — привычка всех оперов. — Так что заранее постарайся вспомнить все обстоятельства… А если что знаешь, да таишь, то пеняй тогда на себя.
ОПЕР И КРЮК
Фролов, выяснив у дежурного адрес Крючкова, прибыл к месту его жительства. На звонок к двери долго никто не подходил. Но настойчивость опера, не убиравшего палец с кнопки звонка, не пропала даром. И вот, матерясь, к двери подошел мужчина.
— Кто?
— Свои. Открывай!
— Кто «свои»?
— Свои, — опять повторил Фролов и стал лихорадочно вспоминать кого-нибудь из жуликов, проживающих в данном микрорайоне, чтобы представиться его кликухой.
— Перец! — наконец-то вспомнил он кличку недавно освободившегося воришки среднего пошиба.
— Какого черта? — упорствовал Крюк, не желая открывать дверь.
— Похмелиться притаранил!
— Точно?
— Как в аптеке на весах…
— Погоди, сейчас открою… — и завозился в замке.
Крюк слышал про Перца, и это в какой-то мере послужило паролем и толчком, чтобы открыть дверь квартиры. Но волшебным словом, своеобразным «Сим-сим, отворись!» явилось, конечно же, упоминание о спиртном. Эта «отмычка» все двери открывала! Не устоял перед ней и Крюк.
Когда Фролов и Клыков вошли в освещенный коридор Крюковой квартиры, то Крюк предстал пред ними во всей своей красе. С разбитыми губами, на которых запеклась корочкой кровь, в порванной и, самое главное, со следами подсохшего бурого вещества, одежде.
— Не, вы не… Перец! — впялился, как баран на новые ворота, Крюк мутным взором на форменную одежду участкового. — И… и валите отсюда. Я вас не вызывал.
— Это уже не важно, — спокойно ответил опер. — Слышал песню: «Вы нас не ждали, ну, а мы пришли… и нам достались тут тузы и короли»! Так вот, мы пришли, и тузы с королями у нас на руках.
А участковый в тон оперу добавил:
— Мы, точно, не перец, но проперчим так, что долго будешь чихать! И помнить!
— Видишь, как хорошо получается, — усмехнулся опер, — тебе и одеваться не надо, уже одет. Пошли!
— Никуда я не пойду. Не имеете права забирать меня из собственной квартиры, — стал трезветь и дерзить Крюк. — Я буду прокурору жаловаться.
— Да ради бога, — оскалил клыки Фрол, так как передних зубов у него не было. Давно стали законной добычей стоматологов. — Сколько угодно. Только при этом не забудь сказать прокурору, за что человека угробил! Лады?
— Какого человека? — продолжал артачиться Крюк, даже головой своей закрутил в знак отрицания. — Что ты, мент, несешь? На понт берешь? Никого я не гробил. Кажется, с кем-то подрался… Было дело. Подрался, но не гробил. Так-то!
— Может, оно и так, а, может, и иначе, — ухмыльнулся опер, уже веря в удачу, — но трупешник на тебе висит… К отмщению взывает! Справедливости требует! И наилучшее подтверждение этому твоя разбитая харя и окровавленная одежда. Зенки свои, Крючок поганый, протри и взгляни реально на жизнь. Пошли веселей. Не заставляй меня злиться…
Опер для острастки взял Крюка за шиворот и слегка встряхнул.
Крюк не был хлипким, но в руках скалообразного опера враз ощутил себя котенком в лапах волкодава. И к словам его поневоле прислушался. Огляделся. Действительно его одежда была порвана и в крови.
— Не трожь, я сам…
— Давай, пошевеливайся! — чуть повысил голос Фролов, которому уже стала надоедать пустая перепалка с возможным убийцей. — Мне некогда тут с тобой тары-бары растабаривать, да дискуссии устраивать! Не на диспуте в институте благородных девиц. Сам не пойдешь, под мышкой понесу, но тогда пеняй на себя. Словом, пошевеливайся и не зли меня. Опергруппа ждет…
Как бы ни был Крюк пьян, но до него дошло, что милиция не шутит и предъявляет ему счет по крупному.
«А черт его знает, — осоловело подумал он, — может и прибил в драке кого ненароком? Башка трещит, ничего не помню».
И перестал пререкаться и упираться. Сам, охая и матерясь, нашел свой паспорт и отдал его оперу. Сам пошел к выходу и замкнул квартиру. Сам, предварительно досмотренный участковым на предмет наличия колюще-режущих предметов и иной дребедени, без милицейской «помощи», забрался в задний отсек оперативной машины.
В оперативно-бытовой практике такое поведение, такие действия подозреваемого расценивались как его внутренний психологический надлом, после которого следует полный расклад. Словом, потек…
Обо всем этом Фролов вкратце полушепотом и поведал следователю, когда вернулся к месту происшествия с задержанным Крючковым. Важные сведения, кстати, и заставила следователя Подаркову обронить удивленно-радостное: «Даже так?»
— Считай, преступление уже раскрыли, — был оптимистически настроен опер. — Не всегда так везет, чтобы с первого захода — и в цвет!
— Повезло, — тихо радовался участковый. — Завтра сменимся быстро, без задержек. И одним засранцем на участке станет меньше…
«Не кажи «гоп», пока не перепрыгнул», — увидев оптимистический настрой коллег, подумал скептик-криминалист. — Я точно сменюсь, а вот как вы сменитесь, еще неизвестно…»
Эксперты-криминалисты подчинялись напрямую УВД города Курска. И их смена происходила независимо от оперативной обстановки в отделе и начальника отдела.
ДЕЖУРНАЯ ЧАСТЬ. ПРОДОЛЖЕНИЕ