Дурная Слава
Шрифт:
— Чему ты учишь ребенка?
— Я учу его быть честным перед собой и людьми, — высокопарно заметила она.
— А ты не думаешь, что его могут элементарно побить? И почему ты считаешь, что остальные все быдло?
— А кто они? Думают только о том, чтобы нажраться, и ничего не делать. А в классе у него одни малолетние ублюдки. Ты бы знал это, если почаще ходил на родительские собрания. Его класс понемногу превращается в отхожее место. У них учится один ученик, которому уже шестнадцать лет, он четыре раза оставался
— Тем более, надо учить его приспосабливаться. Ему жить среди таких. А ты чему учишь? Скандалам и конфронтации? Его же просто сломают, так и знай!
— Не каркай! — оборвала она его. — Ты никогда его не любил!
Начиналась старая песня, и Бен оборвал разговор. Развязка наступила через месяц.
— Я забрала его из школы! — довольно заявила Лариса. — Теперь я удовлетворена, он больше не будет соприкасаться с этим быдлом.
— Как же школа? Он останется неграмотным?
— Что за упаднические мысли у тебя? Я подумала обо всем, договорилась с учителями, и теперь они будут приходить на дом.
— А работу ему тоже будут приносить на дом? — взорвался Бен.
Артемка стал замкнутым, целыми днями сидел перед компьютером. Никто к нему никогда не ходил. Лишь в дверь подбрасывали записки, где обзывали психом.
Сначала Бен ругался, потом и сам стал замечать, что с парнем что-то не то. Он часами мыл руки, переводя целый кусок мыла за раз. По полдня одевался, разглаживая каждую складку.
Потом он стал все проверять. Одевшись, он заставлял их, словно попугаев повторять за собой:
— Волосы нормально?
Они должны были сказать " нормально".
— Костюм застегнут нормально?
И так по каждому пункту, не пропуская ни одной мелочи. Однажды он потребовал долби-сураунд для компьютера.
— Можешь биться головой о стену, но тебе я его не куплю! — легкомысленно заявил Бен и был тут же наказан, когда Артемка подошел к стене и стал биться об нее с заданностью робота, успев разбить лоб в кровь, пока его не оттащили.
Потом был Кривошеев. Потом побег из «Кайсара». Все завертелось словно крылья гигантской, смахивающей все на своем пути мельницы.
— Столько всего случилось, столько нелепых и глобальных событий, а место для пацана не осталось, — с запоздалой горечью подумал Бен.
Четвертого ноября ему удалось дозвониться до сына. Трубку обычно брала Лариса.
Когда она была на работе, Артем отвечал только на ее звонки, узнавая, кто звонит по АОН. В этот раз все было иначе. Сердце Бена бухнуло в ребра, когда он услышал по подростковому ломающийся голос на том конце провода.
— Алло.
— Сынок, это я, твой папка. Как я соскучился по тебе.
— Привет, папа, — равнодушно произнес Артем.
Но Бен этого даже не заметил, окрыленный, что разговаривает с сыном.
— Сколько мы с тобой не виделись?
— Четыре месяца и восемнадцать дней, — без запинки ответил
Бен знал, что ошибки быть не может, все проверено — перепроверено. Мысль царапнула на периферии, но испортить себе праздник он ей не позволил. Он всегда старался вести себя с ребенком как со здоровым полноценным человеком. И парень как-то оттаивал от своего наваждения, он это видел.
— Как успеваемость? Какие оценки ставят тебе учителя? Мне так хочется многое у тебя спросить?
— Все нормально, пап. Учителя приходят по-прежнему. Говорят, я стал лучше учиться.
В дневнике у меня одни пятерки. Ты знаешь, они сказали мне, что раз я учусь дома, дневник совсем не обязателен, но я настоял. Я сказал, что если они ставят мне оценки, то должен быть и дневник. Иначе будет непонятно, кто я — отличник или хорошист. У меня одни пятерки, пап.
Еще одна странная вещь, на которую он устал обращать внимание доктора Кривошеева.
Артем действительно мог настоять на своем. В магазине хамоватому продавцу, в автобусе кондуктору, отпустившему грубость. Бен бы промолчал, но Артем спуску таким не давал. Вещь невозможные в случае подобного заболевания, Кривошеев так говорил.
— Вполне возможно, что это не ассоциативная шизофрения, а некая форма невроза, причем невроза, явно наносного и благоприобретенного, если не сказать, внушенного. Но я ничего не могу поделать, ваша жена категорически против любых форм вмешательства.
Чего греха таить, и Бен был против. Боялся осложнений, неотложной госпитализации, длительной изоляции. Пусть все идет, как идет, такова была его позиция.
— Сынок, ты не обижайся, что я не приехал к тебе как обещал. Я очень спешил, но по пути попал в аварию. Нет, со мной все в порядке, ты не волнуйся, ты же знаешь, твой папка выпутается из любых ситуаций, но меня задержали в милиции с их дурацким протоколом.
— Я не обижаюсь, пап. Я знаю про аварию.
— Мама рассказала?
— Нет, не мама. Пап, а ты чего не приходишь?
— Пока не могу, сынок. Долго рассказывать, очень долго рассказывать, это не телефонный разговор. Ты на улицу выходишь? Тебе надо выходить на улицу. Скажи маме, чтобы погуляла с тобой. Кстати, как твой новый отчим? Не обижает? А то ведь знаешь, я за тебя глотку перегрызу. Помнишь, как я на собак кинулся?
— Помню, пап. Я тогда был совсем маленький, мы пинали мячик во дворе школы, и вдруг прибежали три пса. Одна маленькая злобная была у них заводилой. И два черных мохнатых кобеля. Маленькая все крутилась около нас, а когда ты кинул в нее мячиком, стала грызть его. Они вели себя как хозяева, пока ты не взял два больших камня и пошел прямо на них. Но кидать ты начал, только когда они побежали. Потом ты сказал, что если бы мы их не прогнали, то на площадке остались бы они, а не мы. И играть нам было бы негде. Признайся, тебе было страшно?