Душа и взгляд. Баллады в прозе
Шрифт:
но все-таки никогда уже отныне нам не удастся подняться над философией бесцельной и бессмысленной игры как первого и последнего слова о мироздании.
XXXI. Баллада о подвиге во времена коронавируса
Это случилось в те близкие для нас времена, когда на Земле свирепствовал коронавирус, и из каждой сотни заразившихся людей один тяжело страдал или даже умирал, а остальные девяносто девять не чувствовали никаких симптомов, —
итак, в одну из таких суровых годин и под Рождество,
она, как и я, были без масок, хотя мать ее тяжело больна, да и жена моя тоже, а лифт, что там ни говори, есть прямая зона риска: о, это субтильное и чудовищное разделение людей на тех, кто всеми силами предохраняется от новой синтетической заразы, и тех, кто по старинке надеется либо на удачу, либо на крепость своей имунной системы, —
и вот я уже протянул руку, чтобы нажать кнопку – мы живем на одном этаже – как подъездную дверь открыл третий сосед: пожилой немец с голубыми, как летнее небо, глазами и более-менее арийскими чертами лица, его квартира находилась этажом ниже, —
и кнопка лифта осталась не нажатой, а дверь соответственно открытой: мы молча ожидали немца, таковы элементарные законы приличия, и так было всегда в нашем доме, —
но с некоторых пор кое-что и изменилось: это чувствовалось по тому, как умышленно долго копался наш третий сосед в почтовом ящике, —
надо полагать, что больше всего на свете он хотел бы, чтобы мы уехали без него, однако бывают же случаи, когда некоторая благородная вредность вступает в дружеский союз с законами приличия: переглянувшись с турчанкой, я ясно понял, что это именно и произошло, —
она даже спросила его на ломаном немецком, едет ли он с нами, —
и надо представить себе, что в этот момент творилось в его душе! какая борьба между висящим в воздухе страхом заражения и бессмертной человеческой честью! а ведь он не только в общественном транспорте и магазинах – что предписано законом – носил маску, но и на улице, и в подъезде, и тем более в лифте, —
и честь, нужно отдать ему должное, одержала в нем победу над инстинктом выживания, —
громко замкнув, наконец, почтовый ящик, он заскочил к нам в лифтовую клеть и, что самое потрясающее, на нем не было маски, —
более того, он стал нас даже поздравлять с Рождеством и желать здоровья, что автоматически означало умножение вероятности заражения: все-таки открытый рот опасней закрытого, —
так что без каких-либо громких слов мы поехали в тот памятный день не к одним только верхним этажам, но и как бы к высшим рубежам, в чем бы они ни заключались, —
но что самое приятное: заглянув внимательно в глаза соседу-немцу, я не увидел там и следа того оттенка, который так замечательно выражен в отечественной поговорке: «Посмотрел – как рублем подарил», и который можно было бы предположить в каждом, кто оказался бы на его месте, —
вот и говори после этого, что в нынешней жизни нет места подвигу.
ХХХII. Грехопадение
У индейцев из племени йуку есть странный обычай: рассказчик племени, поведавший слушателям древнейшую легенду их рода, должен обязательно отвернуться от них и, повернувшись к тому мифическому месту, откуда якобы исходит легенда, сказать: «Это было на самом деле», иначе, как гласит обычай, легенда может проглотить как рассказчика, так и его слушателей, —
не иначе здесь и сейчас: пока мы не осознаем, что жизнь наша сложилась вполне удачно, как бы она ни сложилась, в глубине души останется некоторое тонкое и неизбывное беспокойство, —
тут действительно очень важно, чтобы под занавес каждый мог сказать о своей жизни: «Это было на самом деле», то есть должно быть твердое и необманчивое чувство, что из предоставленных нам возможностей мы сделали все, что могли, —
тогда и жалеть не о чем, и мечтать ни к чему, и все встает на свои места, как в хорошем романе, —
и человек как художественный персонаж – неважно, главный или второстепенный – обретает уверенность, что он наилучшим образом сыграл вверенную ему роль, —
итак, непременно должно состояться удовлетворение прожитой жизнью, даже если в ней не оказалось ничего особенного, —
и, быть может, даже если она была омрачена поступками, которые трудно себе простить, —
и все-таки, если даже здесь и сейчас вы убеждены, что, поверни все назад, вы поступили бы точно так же, значит, все было правильно, —
и тогда в ваш индивидуальный мир входит ощущение явленного чуда: ведь сущность чуда заключается в его полнейшей внутренней завершенности и самодостаточности, —
фантазия не перелетит его, рассудок его не объяснит, разум перед ним добровольно смирится, сердце не пожелает большего, интуиция с ним согласится и вера на него возрадуется, —
и жизнь в главном будет оправдана, но только при условии, что чудо укладывается в жанр повседневной жизни, что оно в данном случае, впрочем, и делает, —
и вот о таком именно чуде дается свидетельство: «Это было на самом деле», тогда как о прочих явлениях жизни – на которых, надо полагать, не лежит печать внутренней законченности – люди склонны говорить: «Это просто было», —
чувствуете тонкую, но великую разницу? такое происходит, если человек не вполне удовлетворительно сыграл свою роль, то есть не до конца осуществил собственные возможности, —
и вот у него появляется странное, томительное чувство, будто его жизнь ему только приснилась, а о сновидении трудно ведь сказать: «Это было на самом деле», но о нем как раз говорят: «Оно просто было», —