Душа моя - элизиум теней
Шрифт:
уборной и была очень счастлива. «Вот, – думаю, – как везет». Но не тут-то было. Прошло
несколько часов, и ко мне вошел гражданин с чемоданом – главное к ночи, когда так
стесняет присутствие человека другого пола. Мы улеглись. Я очень боялась, что мой
спутник захрапит, тогда конец моему и без того плохому, тревожному сну. Я еще не успела
задремать, как наш вагон встряхнуло с такой силой, что опрокинулась банка с цветами
мадам Паяр, стоявшая на столике
привести в порядок букет. Ровное дыхание моего соседа убедило меня, что он умеет спать
без храпа. Но все-таки не без злорадства я увидела, что вода из букета вылилась
прямехонько в его туфли. Вот будет ему сюрприз, когда он проснется! Не знаю, как он
обошелся с туфлями, но мы с ним хорошо провели вместе целый день и очень
подружились. Главное, оказались старыми знакомыми. Он был как-то по делу в
Ленинградском Губграмчека, и, хотя с тех пор прошло десять лет, сразу узнал меня.
Директор какого-то крупного завода на юге, он ехал по экстренному вызову в Москву. Этот
вызов его очень беспокоил. Мне он показался человеком сухим и деловым.
Миновало полгода моего бездействия, и я стала тосковать по работе. Поступила
библиографом в Научный институт телевидения. Там проработала два года. Сговариваясь
с заведующей библиотекой о моих обязанностях, мы твердо установили, что я и мой
редактор составляем особый самостоятельный участок работы. Институт телевидения
первые месяцы своего существования помещался в Лесном, и вот туда мне надо было
приезжать к 9 часам утра. Вставать приходилось до 7, чтобы успеть убрать комнату. Так
как дело было зимой, то случалось выходить из дому до света, часто при луне и звездах.
Волнуясь, что просплю, я лишилась сна, обострилась бессонница. Затем институт стал
перебираться в новое помещение на Фонтанку около Невского. Мне в первую очередь
разрешили работать там. Дом был еще необитаемый, сырой, не отоплялся, и я получила
грипп с осложнением на сердце. Прохворала я долго. А когда поправилась, вернулась к
работе уже в хороших условиях, у меня начались неприятности с начальством. Работа шла
плодотворно и очень меня удовлетворяла. Чтобы пополнить недочеты в технических
знаниях, я достала учебник и стала заниматься физикой. Заведующая библиотекой,
бывшая на месте по усердию и знанию своего дела, оказалось властной, недалекой и
грубой. Потом появилось другое начальство, выше ее. Они составили союз и решили меня
выжить. 21 ноября я возвращалась домой очень расстроенная. Подойдя к переходу дороги
на Невском против моего дома, я не остановилась
тротуаре, чтобы дать пройти трамваю, а, поглощенная своими мыслями, пошла прямо на
него. У меня выключились слух и зрение. Я не видала трамвая, не слыхала ни грохота его
приближения, ни звонков. Последнее мое впечатление было что-то красное, схваченное
уголком взгляда. От сильного удара я, упав на мостовую, потеряла сознание. Очень скоро я
пришла в себя, меня подхватили и привели в аптеку, где сделали первую перевязку.
Кровотечение было необычайно сильным. Оттуда в карете скорой помощи меня привезли
в Мариинскую больницу, где я пролежала пять дней. Через неделю я переехала на
Сиверскую, где Николай Арнольдович нанял мне комнату. Шок был настолько сильным,
что в дни, проведенные еще в городе, вступив на любые трамвайные рельсы, я падала как
подкошенная. Не могла ходить без провожатого. Все это прошло бесследно, только нервы
расшатались. Несмотря на уговоры парткома и секретаря директора, я не могла
продолжать работы с людьми, мне враждебными. Явилась мысль выхода на пенсию, что и
осуществилось в сентябре 1937 года.
69
Оглядываясь назад, я часто поражаюсь, какую малую роль во всех моих жизненных
решениях играла материальная сторона. Так вот и выход на пенсию. Деньги Торгсина
продержались только года два, потом были полностью аннулированы. Мои надежды иметь
что-то на черный день осуществились только в очень слабой степени. К моменту начала
отечественной войны у меня уже почти ничего не было. Помощью дочерей, неоднократно
предлагаемой, я стала пользоваться только с 1945 года и то в самом незначительном
размере. Я называю себя «любимицей богов». Жизнь всегда была ко мне очень милостива, и мои языки с момента выхода на пенсию всегда давали мне заработок, на который я
раньше не рассчитывала. Прошло два-три месяца, как я покинула последнее место работы, и я стала совсем иначе себя чувствовать, явился сон, даже сердце пошло на поправку.
Вместе со здоровьем вернулась и энергия, явилась потребность уйти с головой в
увлекательную работу. В то время взоры всего мира были устремлены на Испанию, там
народ восстал против правительства, защищая свои права на лучшую жизнь. У нас
появились испанские беженцы, для испанских детей стали организовываться специальные
школы, в университете появилась кафедра испанского языка. Не раздумывая долго, я
нашла преподавательницу и со всей свойственной мне горячностью принялась изучать