Душа синтетика
Шрифт:
– Профессор, а вы не могли бы мне кое-что объяснить? – Словно прикованный к месту, он лишь слегка повернул и наклонил голову в сторону двери, выкрикивая вопрос в коридор.
– Что именно ты хочешь знать? – Учёный зашёл в зал одетый в перепачканный машинным маслом халат и, держа в руке измызганную отвёртку, бросил хмурый взгляд на телевизор.
– Это… по поводу рекламы. Они в прошлом году говорили, что их версия, два и ноль, даёт сто процентную точность в предсказаниях, а теперь говорят, что их программа стала ещё точнее. Как такое возможно? –
– Это обычная, я бы даже сказал стандартная лож. Или, как говорят в таких случаях, маркетинг. – Поняв о не такой большой важности разговора, он вернулся в коридор, продолжив докручивать конструкцию, прикреплённую к стене, напоминающую крепежи безопасности на креслах в аттракционах, где людей подкидывает на большую высоту.
– Но почему это делают? Люди что… не помнят, что им говорили в прошлом году? – Синтетик выключил звук у телевизора и встал в дверном проёме, опасаясь выходить в коридор.
– Люди… люди к вечеру не помнят, чем они завтракали. А уж запоминать, что там говорили в рекламе полгода назад… этим вообще никто никогда не заморачивается. Этой обычной человеческой невнимательностью и рассеянностью маркетологи и пользуются, говоря нам каждый год, что собачий корм стал ещё вкуснее. Хотя будь это на самом деле так, то за столько лет этот самый собачий корм стал бы уже главным деликатесом в мире: его бы подавали в самых лучших ресторанах, а олигархи и беспросветные любители гламура жрали бы исключительно его. – Один из винтов немного неровно сел, поэтому стал туго входить; профессору пришлось напрячь свои не самые мускулистые руки и с усилием поворачивать отвёртку, отчего говорить он стал натужным и чуть сиплым голосом.
Конечно, у него в доме был шуруповёрт и не один, но в работе с электроникой он предпочитал руками чувствовать как кремниевая пластина или пластиковый элемент реагируют на каждое его усилие: не сгибается ли что-то под винтом; не хрустит ли что-нибудь при закручивании гайки.
– Звучит так, будто вы не особо любите людей. – Синтетик не мог ни заметить усилия человека, но помощь предлагать не стал, потому что прекрасно знал, какой ответ он на это получит, и по какому адресу его пошлют.
– Ты опять попало в точку. Кажется, я, действительно, неплохо тебя собрал. – Докрутив несчастный винт, он отошёл и осмотрел конструкцию.
– Так в чём причина? – Робот всё же сделал шажок в коридор, заняв такую позицию, дабы можно было смотреть не только на создателя, но и боковым зрением видеть происходящее на телеэкране.
Учёный повернулся, наведя плоский покрытый тонким слоем жёлтого масла конец отвёртки на андроида, и с очень большой амплитудой резко стал трясти инструментом сверху вниз при каждом своём слове:
– Скажи мне, какое самое страшное преступление?
– В уголовном кодексе написано, что убийство. –
– Не согласен с уголовным кодексом. – Грубо протараторенные слова, тут же сопроводило не менее стремительное покачивание головы, возводя простое несогласие с определёнными нормами общества в некий фундаментальный абсолют отрицания действующих порядков.
На то, чтобы выдвинуть второе предположение, синтетику потребовалось уже куда больше времени: он стоял, опустив голову, и, с застывшими блестящими зрачками, уцепился взором в одну единственную точку на полу, ища в глубинных просторах свободной информации опоры для нового ответа. Робот словно изображал скульптуру (лишь моргание полимерных век, очищающих стеклянные глаза, давали понять, что машина всё ещё функционирует), и когда послышался ответ, то стало жутко, ибо заговорил он раньше, чем начал двигаться.
– В различных религиях предательство является самым страшным грехом…
– И тут я тоже не соглашусь. – Он, крепко поджав губы, дважды кивнул, будто где-то в нём крылось противоречие его собственным словам.
– Других вариантов у меня нет. Просто скажите то, что вы так хотите сказать. Не думаю, будто дальнейшие мучения меня что-то вам дадут. – Смятение, бывшее обычным во время ответов на вопросы профессора, сменилось неуверенностью: в искусственный рассудок растрёпанной красной нитью вплелась мысль, что создатель может оказаться недоволен его ответом и начать разбирать неудавшуюся, по его мнению, модель уже сейчас, готовя основу для более совершенного робота.
– Самое ужасное преступление, это когда глупые люди тратят время умных на свою ерунду, искренне полагая, что их дела непременно стоят всех усилий и времени. – Удовлетворившись тем, как сидит новопреставленная деталь, он взял со стола плату и пару винтов, продолжив собирать устройство. – А глупцов вокруг очень много.
– Если же вам не нравится общество, то зачем вы пытаетесь ему помочь? Зачем пытаетесь сохранить его культурное наследие? – Моментально растеряв страх, синтетик начал наседать на учёного, не в состоянии сдержать любопытство.
– Ну а кто я без него? – Профессор сразу же посмотрел на робота, позабыв о сборке. Его суровый и надменный взгляд, идущий из-подо лба, таил в себе некоторую жалость и какую-то детскую слезливость. – Это здесь я великий изобретатель, учёный с мировым именем, дважды лауреат Нобелевской премии. А окажись я на необитаемом острове среди шимпанзе, то кто я для них буду? Такой же примат, только чуть лучше владеющий прямохождением. Или просто опасный чужак.
– Скорее они воспримут вас, как угрозу. Думаю, окажись вы в диком племени людей до сих пор застрявших в каменном веке, то благодаря вашим знаниям у вас было бы больше шансов доказать свою полезность именно им, чем шимпанзе или гориллам. – Андроид немного замялся, обдумывая, не позволил ли он себе лишнего высказывания.