Душа
Шрифт:
Приёмыш ни капли не походил на них. Лапы длинные, уши торчком, расцветка яркая. А ещё молодой. Не щенок, но и не взрослый. Подросток, скорее всего, полугодовалый, но, не смотря на возраст, не озорной.
— Сильно не привыкай, — говорил папа, ставя перед приёмышем персональную миску, которая раньше была моей любимой кастрюлей. — Морозы закончатся, верну на улицу. Подкармливать буду, но не более. Мне с тобой гулять не под силу. Человека одного найти надо. Антоном зовут. Он где-то на Макаренко живёт. Не
Да, к сожалению, вы всё правильно поняли. Моя война с ручкой и тетрадкой так ничем и не кончилась. Я и к началу февраля не смогла написать записку с новым адресом «Демидыча». Правда, вчера мне кое-как удалось вывести букву Ч, которая по закону подлости больше смахивала на цифру семь.
Отчаяние наводило меня на грустные мысли, и я уже хотела оставить папу и прямиком направиться к Савве, заключить с ним сделку, обмануть Альбину и выдать «Демидыча». Я была готова на всё лишь бы получить заветную записку и наверняка ушла бы на улицу Братьев Райт, если бы вдруг уличный собачонок не оскалил клыки и не помчался со всех ног в сторону ванной.
Папа как раз в этот момент мылся в душе. Выходить он не стал, но несколько раз на приёмыша прикрикнул, однако тот и ухом не повёл и принялся лаять и скрестись у дверей с удвоенной силой. Папа снова повысил голос, я погрозила приёмышу пальцем, но тот завыл так, будто моему отцу угрожает самая большая в мире опасность.
— Что за непутёвая собака! — ругалась я, пытаясь схватить мохнатое недоразумение за спину. — Уйдёшь ты сегодня отсюда или нет?
Но собачонок не сдвинулся, а потом резко заменил вой рычанием. И в ту же секунду в ванной что-то упало. Что-то звонкое и тяжёлое.
В груди кольнуло. Отчего-то я вспомнила суд и папину остановку сердца. Неужели опять…
Сама не зная как, я оказалась в ванной.
Слава Богу, там всё было нормально. Почти хорошо. Папа стоял на коврике и завязывал халат, а около его синих тапочек без задников валялись осколки стеклянной полочки, которая ещё пять минут назад была плотно прикреплена к зеркалу.
— Ну, давно бы так, Наташа! — с легким упрёком в голосе проговорил он, глядя туда, где раньше располагалась полочка.
— Давно бы так что? — не поняла я. Пришлось оглянуться. Из горла вылетел смешок. Хотя, нет, не смешок. Смех. Радостный смех, потому что с запотевшего зеркала медленно исчезали слова: «Антон в детском приюте Ч***».
***
Папа поехал в Ч***, как только спали морозы, а, выйдя на станции, прямиком направился в Дом малютки. По-видимому, он хорошо знал этот город, потому что ни разу не спросил у мимо проходящих людей дорогу. Возможно, когда-то давно даже жил здесь либо в силу обстоятельств часто посещал детский приют.
Судя по заледеневшим окнам трамваев и автобусов, морозы Ч*** тоже не обошли. Дороги покрылись толстой коркой льда, и папе всё время приходилось опираться на трость, чтобы не растянуться на асфальте.
Когда здание приюта, наконец, показалось, я осмотрелась вокруг. Машина Пестеревой поблизости не стояла, и это почему-то обрадовало меня. Впрочем, «Демидыч» на улице в это утро тоже не дежурил. Тропинка к главному входу была тщательно вычищена, а новых снегопадов небо пока не предвещало.
Папа не стал тянуть и сразу открыл калитку, а потом также решительно зашёл внутрь. От быстрой ходьбы щёки его раскраснелись, а дыхание стало тяжёлым.
— Вы записаны?
На месте охранника сидел «Демидыч». Он узнал папу сразу, но вида почему-то не подал и стал старательно застёгивать чёрную куртку с изображением сокола.
— Записан.
В знак приветствия папа протянул ему руку. «Демидыч» сглотнул и отвёл глаза. Папина рука так и осталась висеть в воздухе.
— Мы можем поговорить. Не здесь. На улице.
— Нет.
— Я много времени не отниму.
«Демидыч» покачал головой и взял в руки стопку сканвордов со стола, но потом, словно одумавшись, вернул её обратно.
— Послушайте, Антон, я верю Вам. — Расстегнув «молнию» на пуховике, папа присел на стул, стоящий у противоположной стены, — и хочу поговорить о своей дочери.
— О своей дочери?
— О Наташе. Вы рассказывали о ней. Тогда, помните?
— Не помню. — «Демидыч» опять покачал головой. В его маленьких юрких глазах на секунду показалась боль. — Я не помню, простите. В тот день я был не в себе. Не принимал таблетки. Мне не нужно было…
— Нет, нужно, — папа выделил голосом последнее слово. — Ты всё правильно сделал. Я тоже видел её и знаю про свет. Ты говорил, что она не хотела ареста Тимура.
— Я не помню. — «Демидыч» затряс головой и опять стал напоминать загнанного в угол ребёнка. — Я, наверное, зря это сказал. Призраков не существует…
— Да нет же, — папа подвинул свой стул ближе, — они существуют. Наташа написала мне твой адрес на запотевшем зеркале. Её и собака моя чует. Ты ведь видишь её, да? И сейчас видишь?!
— Не вижу. Я, к счастью, больше её не вижу.
В глазах папы промелькнуло разочарование. Он хотел сказать что-то ещё, но не нашёл слов. По коридору, мерно постукивая каблуками, прошла женщина. Я с трудом узнала в ней Галину Ивановну.
— Вам что-то нужно? — спросила она и с опаской взглянула на «Демидыча». По её плотно сжатым губам было нетрудно догадаться, что его вид ей явно не нравится.
— Ничего. Я уже ухожу.
Застёгивая пуховик, папа повернулся к дверям. Его пальцы дрожали, и он никак не мог свести концы «молнии». «Собачка» то и дело вылетала, и процесс застёгивания приходилось повторять вновь.