Душа
Шрифт:
— А почему не за последнюю? — спросила я, когда он опустился рядом и вытянул под партой ноги. — Изменяешь своему выбору?
— Я никогда не изменяю своему выбору, — сказал он, приподняв брови, и я удивилась тому, насколько бархатный у него голос. Если я что-то решил, то это изменить невозможно.
— Да ну?! — Из моей груди вылетел смешок. — Какая самоуверенность!
— Увидишь.
— Мне даже интересно: и что же ты решил?
— Что буду сидеть с тобой, и раз уж ты перебралась с «камчатки» за первую, придётся и мне здесь кантоваться. Или ты хочешь, чтобы я отнёс тебя туда на руках?
Я кашлянула
— И что дальше? У тебя четыре двойки. А может, и больше. Просто об остальных я ещё не знаю.
— Правильно. Ты вообще ничего не знаешь о моих двойках. У меня нет ни одной.
И он с гордым видом развернул передо мной дневник. Напротив каждого предмета красовалась весьма правдоподобная тройка. От удивления и недоверия я на всякий случай потёрла глаза.
— Быть не может? Каким образом ты всё сдал?
— Ну. — Он потянулся и расправил спину, становясь похожим на кота. — У меня были твои конспекты, неделя до Нового года, пока ты болела, а ещё целых три дня после.
— То есть, ты выучил за десять дней то, что я с тобой учила месяц?
— Было бы желание, — зевнул он. — Не зря же Зоя Анатольевна называла меня «Золотая голова».
Я рассмеялась. Лошадь, которую я привела к водопою, наконец-то, начала пить.
— Пока посижу в базе, а в одиннадцатом, если что, пойду в профиль по биологии и химии. Думаю, из меня выйдет отличный офтальмолог. Но на «скорой» я бы тоже поработал.
— Ганс Христиан Андерсон собственной персоной. Ты ещё себе домик на берегу Испании не выдумал?
— Хочешь поспорить?
— Хочу, — я вытянула руку. — Если закончишь второе полугодие без троек, то я переберусь сидеть на заднюю парту у окна. А если нет, то прочитаешь «Унесённых ветром».
На минутку он сделал вид, что раздумывает над моим предложением, но потом как-то слишком резко замахал руками.
— Такой риск мне не по карману. Последняя парта против этого старья на тысячу страниц звучит угрожающе дёшево. Давай вот как: если не получу ни одной тройки, ты меня поцелуешь.
Даже не знаю, стоит ли говорить, что «Унесённые ветром» Ромка так и не открыл, а вот мне в конце мая пришлось поцеловать его…
Глава 4
Знаете, когда я была маленькой и ещё не училась в школе, то больше всего любила смотреть на звёзды. Новогодние праздники и папин отпуск мы почти всегда проводили в деревне у тёти, и, когда никто не видел, я забиралась на крышу сарая и принималась считать эти крохотные белые жемчужинки, которые зимой светили особенно ярко. Порой я даже доходила до сотни и бросала лишь потому, что не знала, какое число следует дальше. А по ночам мечтала поскорее вырасти, чтобы стать высокой и сильной, вытянуться в полный рост, сорвать с неба самую яркую звезду и повесить себе на шею в качестве амулета. Может быть, именно поэтому папа называл меня своей Звёздочкой.
Папа заменил мне всех родственников разом. Маму я помнила плохо да и то во многом благодаря старым фотографиям. Если уж говорить начистоту, то после похорон я очень сильно надеялась, что она появится и поможет мне привыкнуть к новой ипостаси. Я жаждала найти кого-нибудь близкого, кто знает меня, видит и хотя бы чуточку любит. Но мама не приходила и не звала меня, из чего я сделала вывод, что она ушла в свет.
Какое-то время я сильно злилась на неё и никак не находила оправдания такому поступку. Выходит, у мамы в мире живых не осталось незавершённых дел, и мы с папой совершенно ничего не значили для неё. Ушла… А вот я не могу… И не уйду до тех пор, пока не буду знать наверняка, что с папой и Ромкой всё нормально.
Но вдруг мама рассуждала когда-то также? Кто знает, как долго она была с нами. Неделю, месяц, десять лет?.. Возможно, она тоже ходила за мной по пятам и старалась уберечь от травм и волнений. Может, даже стала ангелом-хранителем и видела мою свадьбу. Я не знаю. Знает только она. Только моя мама. Вдруг она нашла покой лишь тогда, когда окончательно удостоверилась, что у нас всё хорошо, и теперь ждёт меня по ту сторону света, чтобы обнять и рассказать о том, как сильно любит…
Ах, мама, мама… Я тоже скучаю по тебе, но пока мой путь на земле ещё не окончен…
Ромка на «скорую» не вернулся и перестал говорить о блистательной карьере офтальмолога. Если честно, то он вообще перестал говорить о чём-либо. Разорвал все старые отношения и решил не начинать новых. Прямо как в старой песне: «Если у вас нету тёти, то вам её не потерять…» Всех друзей и родных заменил одним памятником на кладбище — моим. Каждый день навещал. И всегда в одно время.
– Ну, как ты там? — раз за разом повторял он, проводя ладонью по моей фотографии. — Слышишь меня? Вспоминаешь? Я думаю о тебе постоянно. Сегодня полил кактус. Знаешь, утром упала одна из твоих книг. Что-то про волка. Чёрт, не помню… Прости, но сейчас я туго соображаю…
Первые дни я отвечала ему. Гладила по лицу и целовала волосы, а он ругал глупый ветер, что трепал верхушки деревьев. Тогда от отчаяния я начинала кричать, и по кладбищу разносилось странное эхо. Он списывал вибрацию на карканье ворон и бил кулаками землю, проклиная человека, который изобрёл автомобиль. Иногда он плакал, а иногда просто лежал на могиле, обнимая проклятый памятник.
– Сегодня я был в их магазине. Знаешь, этот урод удалил все страницы в социальных сетях…Завтра выхожу на работу. Ты ведь рада, правда? Опять молчишь… А я бы всё отдал лишь бы услышать твой голос снова.
Ромка не лгал. Деньги закончились, и он действительно устроился на работу. К счастью или к сожалению. Только я не была рада. Мой муж стал грузчиком на ближайшей стройке. Таскал вверх по лестнице мешки с цементом, а когда надоедало, брался за арматуру. Порой другие мужчины ждали его, чтобы начать. Ромка редко отдыхал и никогда не устраивал перекуров. Они сидели, а он работал. Смеялись и называли его «наш парень», потому что не знали настоящего имени, а он не стремился раскрывать его.
Если таскать было нечего, все грузчики отправлялись в «Голубой Дунай» – летнюю забегаловку местного разлива под открытым небом. Пришедшие отдохнуть работяги собирались там кучками и за бутылкой часто травили анекдоты. Ромка пил один. Рюмку, две или три, не закусывая либо почти не закусывая. Порой он оставался до поздней ночи и за дополнительную плату убирал кафе. Когда «Голубой Дунай» по каким-то причинам не работал, то Ромка навещал ближайший «Лион» и проводил вечер в компании очередной бутылки «Беленькой».