Душа
Шрифт:
Ромка хохотнул и оглянулся. Князева помахала ему браслетом. После их обмена любезностями в горле у меня запершило.
На душе скребли не просто кошки, а здоровенные голодные пантеры. С той перемены я начала верить в теорию всеобщих заговоров и постоянно замечала томные взгляды Марины, скользящие по Ромкиной спине. Конечно, она и раньше на него смотрела, тогда, осенью, когда он только перевёлся — тогда на него все смотрели, но после его ухода с «Камчатки» вроде как успокоились. И тут вдруг … Но ладно Князева, но Ромка тоже начал
Я молча дулась. К сожалению, ничего лучшего в свои шестнадцать я придумать не могла. А ещё постоянно гипнотизировала новый браслет Марины. Она, словно издеваясь, носила его постоянно и с любой одеждой.
— Хочешь, подарю? — как-то раз насмешливо спросила Князева, застукав меня за «новым занятием». — Ты так на мою руку смотришь, будто отрубить её мечтаешь.
— Узор красивый, — попыталась соврать я. — Думаю похожий сплести.
— Ага, — Марина провела длинным алым ногтём по запястью. — Ромочка умеет выбирать вещи. Не совсем пропащий.
Я прикусила язык, чтобы не чертыхнуться. Сидеть с Князевой больше не было ни сил, ни желания и, попросившись выйти, я стремительно покинула кабинет.
Каникулы приближались быстро, а моё настроение тем временем портилось всё сильнее. «Ищите и обрящите», — услышала я как-то раз от одной богомольной нищенки. Я искала и действительно находила. Находила подтверждение своей теории о том, что между Ромкой и Князевой что-то есть. И это что-то лишало меня нормальной способности спать.
С Ромкой я почти не разговаривала, из класса вылетала пулей, на вопросы типа «Какая муха тебя укусила?» не отвечала. Окончательно обиженная и раздосадованная я придумала, как отомстить Ромке по-своему, и решила ответить отказом на приглашение посмотреть вместе «Звёздные войны».
В последний вечер перед учёбой я пообещала себе выставить стойкую оборону против Ромки, но уже утром поняла, что просчиталась. Стойкую оборону выставил он и пересел за вторую парту к Лёше Пряничникову.
Ночью я колотила подушки и вовсю сдабривала их горючими слезами, проклиная разгулявшуюся фантазию. Собственными руками отдала Ромку Князевой. Ей даже делать ничего не пришлось. Идиотка! Из-за дурацкого подарка разошлась и напридумывала себе всякую ерунду. Да не витало между ними ничего! Это она строила ему глазки и «обоюдную» традицию она придумала, а он, скорее всего, удивлялся её наглости, либо тешил своё самолюбие.
Теперь полцарства я была готова отдать за возможность повернуть время вспять, потому что не знала, как помириться с Ромкой. Едва я пыталась заговорить с ним, как он закрывался учебником или вообще покидал класс. Из школы мы выходили поодиночке, и больше всего я боялась, что он займёт освободившееся место рядом с Князевой и начнёт провожать до дома её.
Апрель напоминал мне жевательную резинку, прилипшую к обуви. Тянулся, рвался, но всё равно оставался на месте. Я зачёркивала в календаре дни, читала Лёшину книжку и ждала тридцать первое мая. Уговор относительно отметок стал единственной вещью, которая грела моё истосковавшееся по общению с Ромкой сердце.
— Отличников двое, — громко произнесла Татьяна Сергеевна, открывая журнал.
— Это неинтересно. — Витя Молчанов с задней парты устало зевнул и посмотрел в потолок. — Как обычно Белова и Пряничников. У нас эпоха застоя.
— А хорошистов десять: Бурунова, Липатова, Бурундуков, Захаров, Иванов, Князева, Зельский, Смертин, Бендарская и Сергеев.
«Хорошист, — шёпотом произнесла я, глядя на стул, на котором, как на троне, важно восседал мой рюкзак. — Пора выбросить туз, который я прятала в рукаве».
— Предлагаю это дело отметить, — начала Князева, едва мы вывались из класса под звонкий смех пятиклашек. — Отличники и троечники пусть развлекаются, как хотят, а всех хорошистов я приглашаю в боулинг. У меня брат в «Синеме» работает. Нам сделают хорошую скидку.
«Понятно, — сказала я самой себе. — Меня в боулинг не приглашают, значит, придётся действовать быстро. Пан или пропал».
— Андрей, Костя, вы с нами? — Катя к каждому поворачивалась по очереди, а Лена Бурунова торжественно вела список. — Роман?
Когда Ромка многозначительно кивнул, я сделала шаг вперёд и, набрав в лёгкие воздуха, громко выкрикнула:
— Иванов?
На нас уставились девятнадцать пар глаз: кто-то равнодушно, но большинство с интересом. Я загнала Ромку в угол, и ему пришлось обратить на меня внимание.
— Чего тебе, Белова? — нарочито зевнув, спросил он деланно равнодушным тоном.
Обычно мы не называли друг друга по фамилии, но сегодня был не обычный день, по крайней мере, мне очень хотелось верить в это.
— Да так, ничего. — Я прошла в глубь толпы и встала напротив него. Как тогда у светофора. — Помнишь, мы спорили? Я проиграла. Долг платежом красен.
— И на что вы спорили? — затараторил кто-то из одноклассников.
— Прямо здесь? — Ромка изменился в лице — это было мне на руку. Для пущего азарта я пару раз хлопнула ресницами.
— Здесь.
Он не поверил. Я шагнула вперёд, обвила его шею руками, поднялась на цыпочки и медленно коснулась губ. До этого дня целоваться я не пробовала, а потому понимала, что вышло у меня плохо, но это уже не имело ровным счётом никакого значения.
— Ну вот, — произнесла я, когда поцелуй закончился, — и рассчитались.
Стараясь не смотреть на лица одноклассников и особенно на мордашку Князевой, я выбежала из коридора, молясь, чтобы «итог спора» не заметил кто-нибудь из учителей, иначе бы мне пришлось вытерпеть нешуточную трёпку от папы.
«Об остальном я подумаю завтра, — мысленно повторяла я любимую фразу Скарлет О’Хара, пока переходила «зебру». — Завтра я обязательно что-нибудь придумаю».
— Ну и что это сейчас было? — Ромка схватил меня за запястье и резко повернул к себе.