Душеспасительная беседа
Шрифт:
Витауте Жилинскайте отлично знает, как надо делать сатиру, а следовательно, знает и как она пишет. Впрочем, вернее будет сказать, что Витауте Жилинскайте знает, как надо пользоваться одним из приемов сатиры, очень важным и плодотворным приемом сатирического гротеска.
Вот рассказ — короче воробьиного носа — «Его светлость!». Собственно, даже не рассказ, а фельетон о том, как иногда у нас нянчатся с двоечниками и второгодниками, которые портят общую картину показного академического благополучия в школе. А вообще-то об очковтирательстве и показухе!
Учительница-историчка обращается к двоечнику Тартакивичюсу, называя его «вашим высочеством», и умоляет
«Историчка схватилась за голову.
— Что вы делаете, ваше высочество! — всхлипнула она. — Что теперь будет?
Тут Тартакивичюс извлек благородный палец из воды (действие происходит на берегу реки, в которой купается двоечник. — Л.Л.) и вытянулся во весь свой гигантский — один метр тридцать пять сантиметров — рост. И громовым голосом сказал:
— Что будет! Я знаю что! Мне уже вывели две двойки — по арифметике и по литовскому языку! Может, вы хотите влепить и третью? В то время как школа работает без второгодников? Ха!
Тартакивичюс топнул ногой, и прискакал невидимый конь. Его светлость проворно вскочил в седло и помчался вдаль — через горы, леса и долы... в следующий класс!»
Посмотрите, как облагородил, приподнял, какими яркими комическими красками освежил не новую, бывалую тему прием гротеска, как уместны тут все сатирические преувеличения.
Или другой рассказ — «Ангел над городом», — это название стало названием всего сборника В. Жилинскайте на русском языке.
Рассказ начат писательницей в энергичном, прямо-таки реактивном темпе:
«Сенсация: вместе с тучей ворон над городом пролетел ангел. Затем вороны вежливо отделились, а ангел повис в воздухе — значительно выше телевизионной мачты, но куда ниже цены цветного телевизора...»
Описав наружность ангела — его оттопыренные уши и «желтые башмаки разных размеров», — Витатуте Жилинскайте в остроумных диалогических сценках «комментирует» эту «сенсацию» от лица сверхбдительных работников-кадровиков, от лица ханжи-воспитательницы из детского сада, от лица незадачливых лекторов — мастеров никчемного водолейства. В ее сатирическую картотеку попадают еще и отец-викарий, и отец-настоятель, и журналист, автор лакирующих действительность очерков, сочинитель литературных портретов выдуманного, высосанного из пальца «положительного героя», лишенного всяких живых человеческих черт, и даже работники обувного комбината, надевшие на ангела «желтые башмаки разных размеров».
В этом рассказе, самом глубоком по своему сатирическому наполнению изо всех рассказов сборника, опять-таки именно прием гротеска помог писательнице справиться с темой, развернуть целую галерею сатирических типов, набросанных эскизно, но четко и наглядно на столь малой площади повествования.
Витатуте Жилинскайте принадлежит к той школе сатиры и юмора, которую мы, юмористы и сатирики, условно называем «польской школой». Что это такое?
Есть сатирики и юмористы, которые ищут свои сюжеты в самой глубине жизни. Какая-то житейская история, какое-то столкновение человеческих характеров, иногда комическое, иногда трагикомическое, а порой даже с налетом фарса, становится материалом для их юмористических сочинений со всеми свойственными литературному произведению обобщениями и типизацией. Это хорошая, проверенная, традиционная школа реалистического юмора. Думаю, что если я назову имена Чехова, а из современников Зощенко, то будет понятно, что я тут имею в виду.
У юмористов и сатириков «польской школы» сюжет условен, очень часто фантастичен; для такого писателя главное — сатирическая оценка того или иного отрицательного явления жизни, неправильных — с его точки зрения — взглядов на произведения искусства, литературы, театра, кинематографа.
Лаконизм, остроумие, часто парадоксальное, зрелость философской мысли — вот характерные черты произведения лучших последователей «польской школы» юмора.
К сожалению, многочисленные отечественные авторы юморесок, мелькающих в нашей печати то там, то тут, сильно скомпрометировали эту школу. Читаешь их произведения и думаешь, что краткость у них находится в очень далеком родстве с талантом, а то и вовсе не имеет с ним никаких родственных связей, что зрелость философской мысли подменяется дутым глубокомыслием, а парадоксальное остроумие натужным хихиканьем. В этом ряду Витатуте Жилинскайте одно из немногих счастливых исключений.
Я познакомился с творчеством талантливой литовской юмористки давно — еще во времена Второго съезда молодых писателей, на котором руководил семинаром по юмору и сатире. Думаю, что это обстоятельство дает мне право кое-что посоветовать Витатуте Жилинскайте.
Первый совет: не ограничивать свое творчество одним лишь приемом гротеска, ибо одна из главных опасностей, подстерегающих юмориста на его литературном пути, — это опасность утомительной однотонности. Надо стремиться к симфоничности в своем творчестве.
Второй совет: не ограничивать себя в тематике, смело переступать за черту привычных сатирических тем, связанных с явлениями литературы, искусства, бытового обслуживания и мелкого канцелярского бюрократизма.
Гоголевский бурсак, читая псалмы у гроба панночки-ведьмы, ограждал себя от нечистой силы меловым кругом. Не надо уподобляться ему. Сатирик должен смело вступать в бой со всякими виями, возникающими на нашем пути. И да хранит его козлоногий бог сатиры со своей веселой дудочкой в руках.
Оглянувшийся с любовью
Сорок пять лет тому назад, в 1932 году, я, тогда еще совсем желторотый периферийный журналист, только что прибывший в Москву со скромной целью найти свое место под ее нескупым солнцем, поднимался хмурым декабрьским утром в лифте на верхний этаж здания газеты «Известия» на Пушкинской площади.
В кабинке лифта я был не один. Вместе со мной тащился кверху (лифты тогда были нудно тихоходные) молодой человек в сильных очках, в твидовом пиджаке элегантного спортивного типа. Интеллигентное лицо молодого человека, симпатичное, с застывшей, доброй, хотя и несколько иронической, полуулыбкой; свойственной очень близоруким людям, — показалось мне знакомым. Где я его видел? — думал я.
Я вышел из лифта, так и не вспомнив, где я встречался с симпатичным молодым человеком в сильных очках.
В ожидании ответственного работника редакции, не оказавшегося на месте (к нему у меня было рекомендательное письмо), я присел на диванчик в коридоре. На стене над диванчиком висел пропеллер с самолета полярного летчика Б. Н. Чухновского, поврежденный при посадке во льдах во время операции по спасению экспедиции итальянского генерала Нобиле, в которой участвовал Чухновский — замечательный человек и замечательный летчик, патриарх советской полярной авиации. Чухновский подарил друзьям-известинцам снятый с его машины, расколотый о торос деревянный, из мореного дуба, воздушный винт.