Два брата (др. ред.)
Шрифт:
Много раз на дню бегал парень во двор Ракитиных. Там слегли все: Семен, даже в бреду говоривший прибаутками, жена его, кроткая Домна, Иван и шестилетняя Машутка.
Егор подливал воды в глиняные жбаны, поил больных, давал им есть. Скоро Аграфена поправилась. С желтым, точно восковым, лицом, шатаясь, она выходила на завалинку и часами сидела на улице, слабым голосом перекликаясь с Ракитиными, которые вяло бродили по двору.
В один из жарких июльских дней в избу Ракитиных вошел человек в поношенном кафтане и ветхой треуголке, с лицом, усыпанным огненно-красными
Покрестившись на образа, вошедший громко спросил:
— Кто здесь будет хозяин?
— Я хозяин, — отозвался Семен с кровати.
— Сапожник Семен Ракитин, по повелению ратуши [70] на тебя наложены повинности… — приказный посмотрел в бумагу, которая оказалась списком налогоплательщиков, — …два рубли двадцать три алтына.
Сапожник в волнении поднялся с постели, расстегивая ворот рубахи, который вдруг начал душить его.
— Помилуй, господин писарь! Не может того быть. Николи столько не плачивал… А теперь и вовсе не могу: второй месяц не работаю…
70
Ратуша — учреждение, управлявшее торговыми делами, ремеслами.
— Нас сие не касаемо, — равнодушно ответил приказный. — В государеву казну деньги требуются. Все кругом обложены, не ты один. И платить надо обязательно.
Домна заголосила, охватив лицо ладонями:
— Да откуда же экую прорву денег взять!.. Пропали наши бедные головушки!..
— Замолчи, жена! — перебил ее Семен. — Господин писарь, войдите в положение…
— Ничего не могу сделать. — Писарь пожал плечами. — Завтрашний день неси деньги. Не уплатишь, добро твое на казну опишем и с торгу продадим.
— Господин писарь! — взмолился Ракитин. — Нельзя ли хоть отсрочить!
С этими словами он вытащил из кармана два медяка и сунул в руку приказного. Огненно-красная физиономия писаря заулыбалась, и он проворно спустил дар в привязанный у пояса кошель.
— Отсрочить в нашей воле, для хорошего человека не жалко…
— Будь отцом родным! — Семен низко поклонился приказному. — Хоть бы недельку…
— Это мы можем, — бормотал повеселевший писарь. — Ждите через неделю. — И он ушел.
Ракитин искал деньги три дня, и с каждым днем все ниже и ниже опускалась его голова.
— Видно, придется распрощаться с домом… — глухо признался он в своем бессилии, когда рухнула последняя надежда. — Выгонят голыми и босыми…
Домна завыла, как по покойнику. За ней заголосила, забилась маленькая Машутка. Беда нависла над домом Ракитиных.
— Тятька, — молвил смирно сидевший в углу Иван, — тятька… я боярину в кабалу [71] продамся… Коли на два года — три рубли дадут…
71
Продаться в кабалу, закабалиться — это значило продать себя в рабство на определенный
— Эх, сынок, сынок! — надрывно прошептал старый Семен. — В кабале люди гибнут… Раз запродался — век не вырвешься…
Иван был упрям. Он вбил себе в голову, что спасти отца от разорения можно только закабалившись, и переубедить его было невозможно.
Поздним вечером он пошел попрощаться с товарищем и рассказать о своем решении. Егорка долго сидел задумавшись, потом сразу оживился:
— Ваня! Ты погоди запродаваться! Сдается мне, что можно извернуться…
— Как? — недоверчиво спросил Иван.
— Хочу одну игрушку сделать. Давно об ней думаю. Спать сегодня не буду, стану мастерить.
Егорка собрал инструменты, выпросил у Семена гвоздей, пару березовых чурбаков и принялся за работу. Иван неотступно сидел около него и подавал то нож, то гвозди, то молоток.
Прошли сутки, и забавная игрушка была готова.
На круглом основании стояли два дергунчика: русский и немец. Русский в длинной поддевке, в шапке, с бородой. Немец в кургузом кафтанчике, в парике, со шпажонкой на боку. Поза у немца задорная, вызывающая, длинный нос вздернут кверху. Русский стоит скромно, будто о чем-то просит.
Но вот дергают за нитки, и картина совершенно меняется. Русский поднимает кулаки и начинает дубасить немца. Напрасно тот бестолково машет руками, пытается защититься — удары приходятся ему по щекам, по макушке… Нос у немца опускается, паричок слетает, обнажая лысую шишковатую голову.
Егор достал красок и раскрасил дергунчиков.
Он показал действие своей игрушки в избе Ракитиных. Семен пришел в восторг:
— Как он его… По мордасам! По мордасам! Ну и выдумщик ты, Егорка! С этой затеей денег собрать, я чаю, можно…
— Дергунчиков показывать пойду я! — сказал Иван.
Спорить с парнем никто не стал. Семен сочинил подходящие стихи, и Иван отправился на Красную площадь.
Остановившись перед обжорным рядом, Иван привел дергунчиков в действие и бойко закричал:
Полюбуйся, народ, Русский немчина бьет! Лупит немчуру по мордасам: Вот тебе московский пирог с квасом!Вокруг Ивана мигом собралась огромная толпа. Задние не видели, в чем дело, спрашивали у передних. Те, хватаясь за животы от хохота, выкрикивали:
— Ой, уморушка!
— Русский немчуру колошматит!
— Эх, братцы, вот потеха так потеха!
— Нет, паря, кабы так всамделе…
— Умирать бы не надо!
Иван скинул шапку, и в нее полетели копейки и алтыны.
До вечера ходил Иван по рынкам. Его сопровождала огромная толпа зевак. Домой он вернулся с пригоршней медяков. Такого неслыханного успеха никто не ожидал.
На другой день Иван опять пошел по Москве. Сбор был уже не так велик, как в первый день.
На Лубянке к парню подошел Магницкий. Он долго смотрел на забавную драку русского с немцем, бросил пятак и спросил: