Два брата
Шрифт:
Отто не хотел отвечать, но не сдержался:
— Если что, нациста уделаю.
— Отлично. У нас их пруд пруди. Как раз старшеклассники на тренировке. Идем.
Отто привели в ту же раздевалку и выдали спортивную форму, тоже с ромбовидным шевроном со свастикой. Из зала, где недавно проходил медосмотр, доносился шум — там тренировались боксеры. В зале Отто увидел ринг и парней лет семнадцати-восемнадцати. Спортсмены работали в спарринге.
— Парни! — крикнул директор, и все спортсмены тотчас вытянулись по стойке «смирно». — Познакомьтесь с новеньким. Его зовут Отто. Он поносил фюрера. Кто преподаст ему урок?
Парни негодующе зароптали, и моментально нашелся
— Если этот салага оскорбил нашего вождя, — пробасил он, поигрывая устрашающими мышцами, — я сочту за честь его наказать.
Отто пожал плечами и взобрался на ринг.
Придержав его, директор шепнул на ухо:
— Спорим, ты и минуты не продержишься, жидок.
Отто, совсем не дурак, смекнул, что его заводят. Но этого и не требовалось. Он был рад противнику, вполне способному его убить. И лишь надеялся хоть пару раз ему врезать, доказав этим нацистам, что еврей умеет умереть. Когда ему завязали перчатки и вставили капу в рот, Отто решил, что покинет ринг бесчувственным либо мертвым.
Бой остановили в конце третьего раунда, когда Отто еще был в сознании, хоть и не полном. Он превратился в заплывший, кровоточащий, спотыкающийся, рыгающий, оглушенный мешок костей, который раз за разом валился на помост, но каким-то чудом умудрялся встать.
Почти весь первый раунд Отто нырками уходил от ударов противника и даже угостил его парой крепких хуков по корпусу. Но затем опытный боец приноровился и Отто досталась роль упрямой боксерской груши с окровавленной мордой и кровавой пеленой перед глазами, которую под градом мощных ударов мотало по рингу.
После очередного нокаутирующего удара он через канаты вылетел к зрителям, и директор остановил бой. Отто услышал его голос:
— Вот какого дикаря взрастили евреи! Но в нем кровь и сердце Тора! [63] Бой это доказал! Если нужно доказывать, что кровь всего главнее. Отведите его в лазарет.
Когда Отто вздернули на ноги, он хотел пренебрежительно рыкнуть, но из разбитого рта ни звука не донеслось. Глаза его совершенно заплыли. Вырываясь из рук ухмылявшихся парней, он бессильно сучил кулаками в перчатках, а потом споткнулся и вновь грохнулся на пол. Вот тогда-то свет в глазах померк.
63
Тор — в германо-скандинавской мифологии один из асов, бог грома и бури, защищающий от великанов и чудовищ.
Налаживаем связь
Берлин, 1936 г.
Первые четыре месяца за Отто строго следили. Контакты с внешним миром не допускались.
— Тело и кровь твои принадлежат фюреру, но душой ты еще со своими еврейскими захватчиками, — твердил директор. — Посему, юноша, посиди-ка на коротком поводке.
В спартанских условиях этого самоуверенного и самодовольного узилища вскоре стало ясно, что протестовать будет отнюдь не легко. У Отто имелся план: по любому поводу драться со всеми, пока его не убьют или не вышвырнут вон. Однако возникла проблема: чем больше он дрался, тем увереннее росла его репутация «горячего немца». Каждый нанесенный или полученный удар укреплял всеобщую веру в его редкостную «кровь»: никакой еврей не способен на этакие мужество и преданность. Отто обладал этими качествами вопреки тлетворному влиянию, и это лишний раз доказывало нацистскую расовую теорию. Почетная задача, считал директор, заключается в том, чтобы направить
Отто пользовался недоуменным уважением однокашников, что еще больше его бесило. Уже после первого боксерского поединка, в котором он выстоял три раунда против чемпиона школы, его признали бойцом — единственная добродетель, почитавшаяся в сем учебном заведении. Свирепая драчливость Отто, его готовность в любой момент сцепиться с кем угодно изумляли и даже подкупали. На окружающих всегда действовало обаяние его открытого симпатичного лица (когда оно не было до неузнаваемости обезображено фингалами), и то же самое случилось в «Напола» — очень скоро Отто превратился в этакого школьного любимца, дорогого пса с инстинктом убийцы и отменно злым нравом. Если его приручить, он станет гордостью своей породы.
От досады Отто буквально сатанел. Враги не отвечали ему лютой ненавистью. И даже, как вскоре он понял, его жалели. Дескать, славный парень, загубленный евреями. Антисемитизм был главным учебным предметом, независимо от темы предварявшим каждый урок, и Отто стал живым символом школьного кредо. Отважен, агрессивен и упорен по крови, но изуродован воспитанием.
Тихо лежа в спальне среди одноклассников, с которыми не разговаривал, но ежедневно дрался, Отто понял, что надо менять стратегию. Одними драками ничего не добьешься.
Он чуть усмехнулся, представив, как это признание развеселило бы Пауля.
Отто ужасно скучал по брату.
Пауль — умник, мыслитель, стратег. Он бы знал, как себя вести. Разработал бы план. Как всегда.
Воспоминания о брате лишь обостряли беспросветное одиночество. Настолько отчаянное, что иногда Отто подмывало сдружиться с кем-нибудь из одноклассников. Не такие уж они злыдни, эти сынки помещиков и партийцев. Всех учеников объединяло противостояние жесточайшей школьной дисциплине, считавшейся единственным средством воспитания будущих лидеров. Юношей, как их здесь называли, беспрестанно изводили садисты-старосты, которые и сами-то были чуть старше. Общие тяготы сплачивали учеников, и в команде было бы легче. Но Отто не мог себе этого позволить. Ни за что. Те же самые ребята, что играли в расшибалочку, ржали над пердунами, обменивались неприличными открытками и сравнивали следы от регулярных порок, считали паразитами его мать и любимую девушку.
Невозможно об этом забыть ради облегчения жизни в застенке. Невозможно.
Однако спустя некоторое время Отто поймал себя на том, что понемногу идет на уступки тюремщикам. Злоба его не стихала, но теперь он пытался ею управлять. Стало ясно, что открытой агрессией он только себе вредит.
Кроме того, он так сильно скучал по родителям и брату, что решил попробовать сносным поведением заслужить увольнение в город. Конечно, родных не повидать, но, может, удастся хотя бы о них разузнать.
Изведенный сверлящим одиночеством, Отто томился по другу. И оттого поставил себе задачу заслужить увольнительную. Конечно, драки он не прекратил, но теперь дрался лишь в рамках правил — на занятиях боксом и военным делом. Он стал отдавать гитлеровский салют, но при этом незаметно скрещивал пальцы и тем самым как будто приближался к брату. Усердствовал на стадионе, поскольку педагогический состав интересовался лишь успехами в спорте, рукопашном бое и муштре. И даже перебрасывался парой слов с добродушными барчуками, которые иногда пытались втянуть его в разговор.