Два брата
Шрифт:
— Нет, не хочется. Иди ты.
— А ты что будешь делать? Обещаешь не хандрить?
— Не беспокойся. Иди же, иди, Коля, рассейся.
Он опять целует ее и оставляет ее одну, не сомневаясь, что успокоил Леночку и окончательно ее успокоит, когда вернется домой, горячими ласками.
Он вышел из дому на улицу и вспомнил, что сегодня четверг. После театра он поедет к Смирновой. Давно он не видел Нину Сергеевну, с тех самых пор, как она так зло над ним подшутила. Он все еще сердился, но ему очень хотелось с ней встретиться. Она такая интересная
А Леночка — очень сентиментальна и слишком уж его любит. Чуточку поменьше — было бы лучше. Если б он не женился, было бы еще лучше, но теперь поздно!
«Бедная!» — великодушно пожалел он ее и вошел, приосаниваясь, в театральную залу.
После театра он был у Смирновой и обрадовался, когда Нина Сергеевна дружески обошлась с ним и попеняла, что он забыл ее. О прежнем ни слова.
— На лето в деревню? — спрашивала она.
— Нет, на дачу куда-нибудь.
— И я остаюсь здесь. В Петергофе буду скучать… а вы где, не решили еще?
— Нет еще! — проговорил он, внезапно решая, что наймет дачу в Петергофе.
А Леночка, несмотря на уверенность мужа, не успокоилась. Прошел час, другой, а она все сидела на старом месте в раздумье. Слезы тихо лились, но не облегчали ее.
Разные сомнения смущали ее. То казалось ей, будто она виновата в чем-то перед Николаем, что она его мучит своими сомнениями, то внезапно приходила в голову мысль, что Николай полюбил и скрывает.
«Нет, нет! К чему скрывал бы он? Разве не помнит он нашего уговора?»
Она перебирала всевозможные объяснения Николая и, как часто бывает, не находила настоящего, не понимая, что ее любимый Николай — бездушный эгоист, никого не любит и едва ли может любить кого-либо, кроме себя.
Внезапное появление Васи вывело ее из раздумья. Леночка поздоровалась с Васей, отворачивая лицо, чтобы он не заметил заплаканных глаз. Кстати, ей тотчас же понадобилось распорядиться насчет самовара, и она вышла из комнаты, промолвив:
— Садись, Вася. Я пойду попрошу, чтобы давали самовар.
Однако Вася, несмотря на свою рассеянность, заметил слезы.
Он как-то замечал все, касающееся Леночки.
«Эх, брат, брат!» — подумал он, провожая Леночку встревоженным взглядом.
Он часто заходил в последнее время к Леночке и, замечая, что она одна, старался рассеять ее, приводил с собой Чумакова и еще одного приятеля, читал ей вслух какую-нибудь, как он говорил, «настоящую» книгу, звал ее прогуляться. А то придет, просидит молча вечер, да и уйдет, спохватившись, что одиннадцать часов и пора уходить.
Вася недоумевал, что за охота брату шататься каждый день по гостям да театрам, и его возмущала небрежность его к Леночке. Старые опасения нередко закрадывались ему в голову.
И вообще его дивил Николай. Вася с каким-то сожалением слушал, как брат начинал издеваться над мечтами Васи.
В словах брата звучала скептическая струна, и не чувствовалось в них присутствия идеала. Все дурно, все нехорошо, все пустяки. Это презрительное отношение глубоко трогало Васю, и он задумчиво покачивал головой, размышляя о брате и не понимая, как это можно надо всем слегка посмеиваться.
Когда Леночка позвала Васю пить чай, Вася спросил:
— Будем после читать?
— Нет, Вася. Мне что-то нездоровится.
Вася украдкой посматривал на Леночку встревоженным взглядом, полным любви. Когда Леночка ловила его взгляд, Вася растерянно опускал глаза. Леночка и не догадывалась, что дыханье первой любви коснулось юноши. Он сам не понимал, почему его сердце так сильно бьется в присутствии Леночки и почему оно замирает в тоске, когда она встревожена.
После чаю, когда они прошли в комнату к Леночке, Вася вынул из кармана сложенный печатный лист и, подавая Леночке, сказал:
— Хочешь прочесть?
Леночка стала читать. Вася заходил по комнате. Когда она кончила, лицо молодой женщины было взволновано.
Она молча отдала Васе листок и через несколько минут заметила:
— Смотри, Вася, осторожней с этим!
— Не бойся!..
Через несколько времени он спросил:
— В деревню не едете? Решили?
— Нет… Коле нельзя, а одной ехать не хочется… А ты скоро?
— Через месяц. Тянет из города… В Витине теперь славно…
— Да… славно там! — вздохнула Леночка.
Вася скоро ушел. Прежде чем вернуться домой, он долго еще бродил по улицам в каком-то мечтательном настроении.
XXII
— Вот и дождались гостей! Иван Андреевич, Вася приехал!
Такое радостное восклицание Марьи Степановны раздалось в витинском доме, в первых числах июня, перед самым закатом солнца.
Вслед за тем Марья Степановна уже была в передней и обнимала Васю.
— А это, мама, Чумаков! — произнес Вася, указывая на стоявшего поодаль приятеля.
— Очень приятно. Очень рада! — радушно приветствовала Марья Степановна молодого человека и опять обняла Васю.
— Как же это вы так неслышно подъехали? На почтовых?
— Нет, мама. Мы со станции по пути с одним залесским мужиком… Он подвез нас.
— Узнаю Васю, узнаю! — говорил Иван Андреевич, целуя сына. — Не мог уведомить. Трудно, что ли, было бы кучеру съездить! Добро пожаловать, господин Чумаков! — весело обратился старик к гостю. — Очень рад.
— Однако неказист ты на вид, Вася! — продолжал Иван Андреевич, когда все перешли в залу, и старик тревожно оглядывал сына. — Похудел, и цвет лица… Мало, видно, вы, господин Чумаков, его бранили! — полушутя, полугрустно обронил Иван Андреевич. — Кашляешь? Грудь болит?