Два крыла. Русская фэнтези 2007
Шрифт:
Что-то подобное чувствовалось и в этой паре. Пожилой мужчина, почти старик, и девушка в белом пили какао. Как в первый раз.
— …есть вишни летом, надкусывая нежную кожицу. Тогда красный сок растекается во рту, и сладость с легкой горчинкой обостряет твое зрение. Осенью рано поутру прекрасно вдыхать медово-соленый запах хризантем, когда кончики пальцев зябнут, сжимая цветочные стебли. Летом шелковистые лепестки роз остужают губы лучше любого оранжа, но газировка со льдом тоже хороша в жару, — говорил седой старик девушке.
Она вся превратилась в слух. На щеках ее играл нежный детский
— Есть еще много хороших вещей: мех и шелк, цвета и запахи, вкус во рту и ощущения на коже. Музыка, — продолжал пожилой человек, глядя на девушку с серьезной нежностью, как учитель глядит на делающего первые успехи ученика.
Ученица ловила каждое слово, а когда учитель замолчал, осмелилась спросить:
— И все это приятно? Все эти удивительные вещи можно попробовать? Они есть здесь? — Глаза ее загорелись. Девушка даже по-детски заерзала на стуле.
Ответ поразил ее.
— В любой момент. Стоит только протянуть руку, как она коснется чего-нибудь. Остальное зависит от сердца. Попробуй. Закрой глаза и протяни руку.
Девушка послушно закрыла глаза и осторожно, медленно двинула руку вперед.
— Ничего, — сказала она. — Совсем ничего.
— Только глаза не открывай, — строго сказал старик. — Ты чувствуешь боль?
— Нет.
— Это уже хорошо. Половина людей на земле сейчас страдает. Продолжай двигаться.
Она послушно протягивала руку вперед, к нему.
— Ты чувствуешь холод?
— Нет.
— Треть мира сейчас мерзнет, в ближайшем сквере одинокая пожилая женщина засыпает под равнодушным снегом. Она тоже не чувствует холода.
Рука девушки дрогнула. Губы приоткрылись.
— Молчи. Не открывай глаза, — приказал старик. Она повиновалась. Еще секунду ее рука двигалась в пустоте.
Затем учитель осторожно взял ее ладошку в свои руки, согревая бледные девичьи пальцы.
От неожиданности она открыла глаза. Увидела его.
— Что ты теперь чувствуешь? — спросил старик, вглядываясь в ее широко раскрытые глаза.
— Ты теплый. Живой.
— Правильно. У тебя чистое сердце. Ты можешь видеть чудеса на этой земле. Для тебя жизнь может быть прекрасной.
Охранник с все большим напряжением следил за событиями, происходящими за столиком у окна. Со стороны все это напоминало попытку соблазнения. «Но в принципе это не мое дело, ничего аморального пока не происходит», — подумал про себя он. Чувство легкой досады кольнуло его. Эти двое так красиво общались! Неужели все было только банальным съемом?
Девушка высвободила руку. Охранник, сам того не понимая, вздохнул с облегчением.
Она отодвинула пустой стакан. Лицо ее изменилось, стало суровым. Румянец вновь отхлынул, кожа приобрела мраморную бледность, черты лица заострились. Перемена произошла столь стремительно, что во всем облике девушки вдруг проскользнула угловатость мальчика-подростка.
Срывающимся, ломким, подсевшим, непослушным, словно чужим голосом она сказала:
— Если бы все было так, то людям ничего бы не оставалось, как быть счастливыми. Иметь перед собой или даже в себе такое богатство и не радоваться невозможно. Но я вижу, что вокруг люди ходят, понурив головы,
Если бы жизнь была полна тем, что ты мне называл, если бы человеку хватало этих радостей, то за окном был бы совсем другой мир. Мне бы не пришлось тогда сидеть здесь и ждать, когда в 10 часов 20 минут абстрактного времени в дверь здания напротив этой конкретной прогоркло-сладкой кондитерской вбежит парень в серой заляпанной куртке… Мне бы не пришлось тогда идти за ним через холодный снегопад, чтоб…
Старик прервал ее вопросом:
— А зачем тебе куда-то идти?
Темноволосая девушка уже не была ни грустной, ни оживленной. Она отвернулась к окну и весь свой гнев вложила во взгляд в никуда. Выстрел ее голубых зрачков прошел через стену живых снежинок за окном. Ни одна из них не прервала своего полета. В тот же момент в Гималаях сошла вниз снежная лавина. Гималаи были на одной географической долготе с кондитерской.
Девушка резко повернула голову, так что пышные волосы ее облаком качнулись, опоздав. Теперь на собеседника смотрела холодная юная особа. Она точно знала, что ей делать и что отвечать.
— У меня есть поручение к молодому человеку. Я должна его выполнить. Это моя работа. Ничего личного, — хорошо поставленным голосом пропела она и спокойно улыбнулась.
Охранник с удовольствием наблюдал эту сцену: как ловко девица отшила старика, как водой окатила! И правильно! Престарелый папик должен уже понимать, что к чему и кто — кому. На сладенькое потянуло на старости лет? Чуда не случилось, дед. Он ухмыльнулся и отвернулся, разочарованный. Стал смотреть в окно. Снег за окном валил сплошняком.
Вспомнилось ему, как начиналась беседа этих двоих, какое теплое чувство окружало их тогда, как оживала эта бестелесная, бесцветная, грустная девчушка. Что говорил ей этот пожилой мужчина? Что в тех словах вызвало ее к жизни?
Старик говорил о чем-то приятном, с удовольствием говорил, ему самому нравилось то, что он шептал девчонке. А она прямо-таки внимала ему: все, берите ее голыми руками! Дед поспешил взять, вот и поплатился. Но начало было виртуозным! Вот бы самому так же научиться!
Новые знакомства с хорошенькими девушками хоть как-то разнообразили бы его серые будни. Превратили бы на время в цветные бредни. Хотя нового, конечно, ничего бы там не было. Что он, мальчик пятнадцати лет, что ли, давно уже он все пробовал.
Снегопад за окном тщательно замазывал все краски мира. Скучающий охранник тупо смотрел на стаю белых мух за окном. Все равно дальше, чем на полметра вперед, ничего не было видно. Белая стена.
То, что за этой живой стеной, он и так прекрасно знал. Другая стена. Серая бетонная стена института, что стоит через дорогу. Какой-то институт, похожий на улей, как и все институты на свете. И все в нем похожи на пчел, даже на разряды их разделить можно: трутни, охранники, воины, рабочие пчелы, королевы, личинки, кто там еще?