Два мага
Шрифт:
С графом же Фениксом ему было свободно и просто. И потому он, разговорившись, был доволен его беседой и расстался с ним, простившись почти дружески. Когда ушел Феникс, Потемкин более уже не сердился, зачем к нему на стол попала записка графа, и не желал допытаться, каким образом случилось это; он просто был даже рад, что это случилось, вот и все.
«Или он действительно бескорыстен, – решил Потемкин про Феникса, – и в таком случае – удивительный человек по добродетели, или же, наоборот, исключительно расчетливый мошенник, если воображает обвести меня своей добродетелью».
Светлейший
– Что, Цветинский в Петербурге? – спросил Потемкин, не оборачиваясь к нему.
– В Петербурге, ваша светлость.
– Ему не дано никакого поручения?
– В настоящее время – никакого.
– Пошли за ним! Мне нужно видеть его.
Секретарь вышел, сказав «слушаю», и немедля послал курьера за Цветинским.
Брат Иосиф
Кулугин, провожая Феникса через приемную до вестибюля, шепотом спросил его:
– Довольны ли вы мною, граф? Я хорошо разыграл свою роль, не правда ли? Подложить вашу записку на стол не было трудно, но потом разговаривать с ним, признаюсь, было жутко. Однако все вышло как по маслу; вы недаром обратились ко мне, я – вам хороший помощник, как видите.
– Благодарю вас, – сказал Феникс приостановившись. – В таких незначительных случаях, как этот, я иногда пользуюсь услугами друзей, чтобы не тратить напрасно силы, но не сомневайтесь, что если бы я захотел, то записка была бы на столе у князя сама собой, без всякой посторонней помощи... До свидания!.. – и, раскланявшись с Кулугиным, Феникс сел в карету.
Он был более чем удовлетворен и устроенной при помощи Кулугина комедией с запиской, и заранее рассчитанным своим появлением в приемной (из-за гардины, где он прятался).
Но главным образом Феникс был удовлетворен своей беседой с Потемкиным. Он был уверен теперь, что произвел на светлейшего отличное впечатление и что доступ ему открыт в Таврический дворец беспрепятственный. Пока ему больше ничего не нужно было.
Вернувшись домой, он поднялся по лестнице в свою пустую, по обыкновению, обтянутую черным сукном с серебряными скелетами переднюю, подошел к одному из углов и приподнял драпировку сукна. За драпировкой была ниша, а в ней сидел человек.
– Ты на своем месте, Петручио? – спросил Феникс по-итальянски.
Сидевший в нише человек, которого звали Петручио, поднялся и ответил:
– Я всегда на своем месте.
– Никого нет у меня?
– Никого.
Феникс опустил драпировку.
Его передняя только по виду, как оказывалось, была пуста, так что как будто всякий мог войти через незапертую с улицы на лестницу дверь. Но на самом деле в этой передней сидел скрытый за драпировкой Петручио и видел всякого входившего.
Граф направился по анфиладе разукрашенных комнат, а с другого конца этой анфилады продвигался ему навстречу в своей чалме индус Кутра-Рари.
Феникс не поверил сначала своим глазам. Петручио не должен был просмотреть посетителя, и в первый раз было, что он сказал, что никого нет, когда тут был посторонний. Другим входом Кутра-Рари проникнуть не мог.
«Хорошо же, синьор Петручио, я вам этого не прощу», – сказал себе Феникс и смело пошел к индусу.
Но в ту же минуту Кутра-Рари исчез у него на глазах. Феникс шел уже на пустое пространство.
– Я здесь, – проговорил голос Кутра-Рари возле самого уха Феникса.
Граф оглянулся. Индус стоял уже позади него.
– Нечего взыскивать напрасно с Петручио, – проговорил он, кладя на плечо графа руку. – Петручио не видел, как я прошел, так же как ты не видел меня сейчас и не видел, что я все время был с тобой у князя Потемкина и слышал весь ваш разговор, слышал, как ты поучал его словами разума, желая воспользоваться открытой тебе мудростью для своих низких жизненных, корыстных целей.
– Неужели сила внушения может быть настолько сильна, что можно приказать нескольким людям не видеть? – остановил его Феникс.
– Очевидно, если никто не видел меня во дворце у светлейшего, а я был между вами. И мне для этого не надо было прибегать к помощи офицера, который настолько малодушен, что согласился разыгрывать недостойную, придуманную тобой комедию.
– О, если бы я обладал такой силой внушения! – невольно вырвалось у Феникса.
– Для тебя слишком много и той, какая есть у тебя. Послушай, брат Иосиф.
При этом имени граф вздрогнул, и в его лице появились замешательство и испуг.
– Послушай, брат Иосиф, – продолжал Кутра-Рари, – ты был принят много лет назад в одно из сокровеннейших и святейших братств, которые когда-либо знали посвященные. Твои способности обещали тебе светлую будущность, ты делал быстрые успехи и быстро проходил степени посвящения, достигнув наконец одной из важных. Вспомни, как росло мало-помалу могущество твоего духа, как ты достигал познания тайн природы и завоевывал себе ее подчинение. Но вместо того, чтобы употребить открытые тебе знания на добро и правду, на пользу другим людям, на милосердие к ним, ты стал извлекать для себя выгоды, стал заботиться только о себе и предаваться земной роскоши, вместо того чтобы удаляться от нее. И сила твоя стала слабеть. Ты сам чувствовал, что ты не тот уже человек, знания в тебе остались, но силы не было. Тогда ты начал обманывать доверчивых людей, разыгрывать комедии вроде той, которую разыграл с Потемкиным сегодня, и этим путем добывать средства для удовлетворения своей ненасытности к роскоши и безумству. Но и этого для тебя оказалось мало. Ты пошел дальше – опомнись!..
Феникс стоял пораженный и испуганный.
– Ты знаешь мое, давно забытое мною, имя? – проговорил он наконец чуть внятно. – Ты знаешь о моем посвящении? Кто же ты?
Кутра-Рари придвинулся к графу Фениксу.
– Неужели не узнаешь меня? – спросил он, близко пригибаясь к нему.
Напрасно старался Феникс найти в темно-бронзовом лице индуса какие-нибудь знакомые черты; как ни вглядывался он – не мог узнать.
– Так я чужой тебе, ты не знаешь меня? – повторил Кутра-Рари.
И граф Феникс, несмотря на то, что, казалось, все бы отдал в эту минуту, лишь бы назвать истинное имя индуса, должен был ответить: