Два Петербурга. Мистический путеводитель
Шрифт:
Мать Новосильцева, весьма испуганная сложившимся положением, прикладывает все усилия, чтобы замять конфликт. Она обращается за помощью к московскому генерал-губернатору князю Д. В. Голицыну. Тот выступает посредником, и объяснение Новосильцева и Чернова проходит в его присутствии, да еще при нескольких свидетелях. Новосильцев пламенно заявляет, что он вовсе не отказывается от брака, и Чернов приносит ему свои извинения. Екатерина Владимировна дает письменное согласие на эту свадьбу, которая должна состояться в течение шести месяцев. Чернов живет в Москве еще месяц, причем у Новосильцевых, где он, как позже говорил своему другу и двоюродному брату
Но вскоре по Петербургу распространяется слух, что Чернов говорит, будто бы принудил Новосильцева жениться. Новосильцев публично этим возмущается, и Чернов, хотя и сразу признал и всем отвечал, что все это были лишь слухи, отправляет Новосильцеву оскорбительное письмо, а в ответ получает вызов на дуэль. Но все-таки правда вскоре выяснилась, и дуэль не состоялась. Тем временем обещанные сроки, в которые должна была состояться свадьба, вновь заканчиваются, а Новосильцев жениться явно не собирается. Екатерина Владимировна, его мама, проводит большую тайную работу, чтобы расстроить эту свадьбу, и в итоге начальник отца девушки, Пахома Кондратьевича Чернова, фельдмаршал Фабиан Остен-Сакен, заставляет того отказать Новосильцеву, обещая в противном случае неприятности по службе.
В письменном отказе от свадьбы Пахом Кондратьевич непременным пунктом поставил условие для Владимира больше не искать встреч с Екатериной.
Но вот 5 сентября 1825 года случается тезоименитство императрицы Елизаветы Алексеевны и посвященный этому бал в Дворянском собрании. Легенда говорит, что Новосильцев не посмел подойти к Черновой, а тем более с ней разговаривать. Но во время мазурки с фигурами к Новосильцеву подошел статский кавалер с двумя дамами. Одна из них была Чернова.
«– Забвение или раскаяние, – спросил незнакомец.
Владимир Дмитриевич смутился. От этого выбора зависело многое.
– Раскаяние, ответил он.
Чернова подала ему руку, которая заметно дрожала. Они сделали один тур. Марья Пахомовна шепнула „довольно” и села». Так рассказывает о причине для дуэли, путая, правда, имя и девушки, и ее брата, М. И. Пыляев в книге «Замечательные чудаки и оригиналы». Также существует легенда, что еще до бала Чернова и Новосильцев случайно столкнулись в Летнем саду, и он кивнул, а она, не ответив, пожаловалась на это брату. И тот, отправившись к несостоявшемуся зятю, пригрозил: «Еще раз…» И пресловутый раз выпал как раз на балу. Но, скорее всего, это просто легенда. Давления на отца с целью выдать письменный отказ от брака было, думается, Константину достаточно для вызова.
Константин, узнав об отказе, посылает Владимиру через Рылеева вызов и назначает дуэль на шесть утра 10 сентября на территории Лесного института. Подумав, тут же пишет записку, в которой подробно объясняет обстоятельства, приведшие к дуэли, и, в том числе, сообщает: «Бог волен в жизни; но дело чести, на которое теперь отправляюсь, по всей вероятности, обещает мне смерть… Стреляюсь на три шага, как за дело семейственное; ибо, зная братьев моих, хочу кончить собою на нем, на этом оскорбителе моего семейства, который для пустых толков еще пустейших людей преступил все законы чести, общества и человечества. Пусть паду я, но пусть падет и он, в пример жалким гордецам и чтобы золото и знатный род не надсмехались над невинностью и благородством души».
Дуэль состоялась в присутствии нескольких десятков офицеров Семеновского полка и членов
Новосильцев был перенесен в стоявшую поблизости харчевню, где через несколько дней и умер.
Смерть единственного сына стала для Новосильцевой тяжелым ударом. Она перевезла тело сына в Москву и похоронила его в склепе Новоспасского монастыря. До самой кончины Новосильцева не снимала глубокого траура. Кроме церкви, она нигде не бывала и, кроме митрополита Филарета и самых близких родных, она никого не посещала. Известно, по рассказам Благово, что она говорила Филарету:
– Я убийца моего сына, помолитесь, владыка, чтобы я скорее умерла.
– Если вы почитаете себя виновною, – отвечал Филарет, – то благодарите Бога, что Он оставил вас жить, дабы вы могли замаливать ваш грех и делами милосердия испросили утешение души своей и вашего сына; желайте не скорее умереть, но просите Господа продлить вашу жизнь, чтобы иметь время помолиться за себя и за сына.
Бывая у Филарета на Троицком подворье, Новосильцева всегда стояла во время службы в темной комнатке, смежной с церковью, и молилась у окошечка, проделанного в храм.
В 1833 году Новосильцева приобрела харчевню, где умер ее сын, построила вместо нее церковь во имя Святого Владимира, а при ней и богадельню. Сама же харчевня была также сохранена и перенесена в сад при богадельне. Покупка земли, постройка церкви и богадельни обошлись Новосильцевой около миллиона рублей, по тем временам это были гигантские деньги.
В Новосильцевскую церковь ездили молиться перед дуэлями, а также те, кто опасался дуэлей.
Церковь Св. Владимира не сохранилась: была взорвана в 1932 году, но часть ее имущества была передана в Русский музей. Улица, где стояла Владимирская церковь, была переименована из Новосильцевской в Новороссийскую, но один ее изгиб так и остался Новосильцевским переулком. Здания богадельни сохранились до сих пор, сегодня в них находится стоматологическая клиника. Городские власти приняли решение о передаче зданий богадельни под гостиницу, но существует православная община Новосильцевской церкви, которая пытается вернуть здания Церкви.
Скульптуру для надгробия Владимира Новосильцева создал известный художник Демут-Малиновский. В 30-е годы XX века Новоспасский монастырь был упразднен, и надгробие Новосильцева вместе с его прахом было перенесено в Донской монастырь, в усыпальницу Голицыных.
Константин Чернов сразу после дуэли был доставлен в свою квартиру, в роты Семеновского полка (ныне это район между площадью у ТЮЗа и Московским проспектом). Он скончался 22 сентября. Будущие декабристы превратили похороны Чернова в первую русскую манифестацию, а поединку Чернова и Новосильцева придали политическую окраску. Проститься с Черновым пришли сотни людей, гроб был снят с катафалка и донесен от квартиры Чернова до Смоленского кладбища на руках. Современники сообщали, что в первых рядах процессии шли секунданты Новосильцева, отдававшие дань уважения поступку Чернова. Декабрист барон Штейнгель в письме к Загоскину указывал, что «более 200 карет провожало, по этому суди о числе провожающих пешком».