Два полюса
Шрифт:
Напряженная тишина в каюте давила. Даже гул двигателя не мог развеять ее.
– Вот сидим и нет даже тем для разговора, а не чужие друг другу.
Я молча слушала отца, отводя взгляд. В носу предательски засвербело. Мы и никогда родными не были, только по крови, но не по духу.
– Прости, Салли, - сердце споткнулось о жалобный шепот отца.
– Там, в плену у лацертов, многое открылось мне, и я прозрел. Ты молодец. Настоящий боец. Если бы не остановила войну, то страшно подумать, что бы произошло тогда.
Я схватилась руками за голову, прикрывая уши. Я не хотела слышать его голос таким – с надрывом, тихим, заискивающим. Так не мог говорить мой отец!
– Надеюсь, ты найдешь в
С этими словами отец закончил мою экзекуцию и покинул каюту. А я скатилась по подушке вниз, закуталась с головой одеялом и тихо глотала слезы. Не верить ему просил Шейх. А как не верить, когда человек сильный и стойкий изменяется до неузнаваемости. Куда пропало то, чем я восхищалась? Храбрость, сильный дух. Этого нет ничего. Что я наделала. Что же я наделала!
Реветь долго мне не дали. Дядя заглянул практически сразу после отца и заставил вновь принять душ, чтобы не было видно следов слез. Я подчинилась.
Приземлившись, меня сразу взяли в оборот активисты оппозиции президента. Я улыбалась, вела себя как можно более доброжелательно, но в душе у меня все клокотало от злости. Лицемерные улыбочки расточали мне все кто только мог. Они почувствовали, что Эдмунд дал слабину и накинулись на него, как падальщики на еще не умершую жертву. Не ожидала от себя такого лицемерия. Но то, чему научил меня отец – держать равнодушное лицо, помогло не выдать моего истинного состояния.
Ко мне панибратски обращались все, даже те, кого я в первый раз в жизни видела. Дядя поддерживал меня, время от времени давал выпить то глюкозы, то валерьянки. Он тихо шептал мне, чтобы не скалилась, а улыбалась.
Но через шесть часов у меня мышцы лица свело, поэтому и получался кривой оскал. Советники, которыми наградил меня Эдмунд, очень споро вносили поправки в проект соглашения, который так и не был доведен до ума. Мне досталась роль быть гласом недовольных. Я вела переговоры с Эдмундом, который очень усталым голосом уверял меня, что соглашение уже подписано, и я зря стараюсь. Тогда я, действуя по оговоренной схеме, стала дозваниваться до народного вождя лацертов. Он игнорировал меня.
Расклад был донельзя прост и брал наглостью.
Я, обидевшись, стала пытаться вызвать на разговор президента итарианцев, затем императора цинтарионцев. С ними разговор у меня сложился. Я подробно объяснила обман лацертов, указывая на конкретные пункты торгового соглашения и требовала поднять их соглашения и проверить, что прописано у них.
Эдмунд оказался прав. Лацерты подминали другие расы не силой, а хитрыми путами экономического гнета. Сговорившись с президентом и императором, мы решили, что завтра устроим встречу трех космических держав и обсудим сложившуюся ситуацию, продумаем, как лучше скинуть рабские ошейники лацертов. Лозунги и эпитеты, которыми ругалась я, были продуманы заранее и утверждены пропагандисткой комиссией при Белом доме президента Земли.
Вечером я домой пришла никакая от усталости. Я просто валилась с ног. Но и уснув, нисколько не отдохнула. Стоило сомкнуть глаза, как я оказалась на песчаном пляже в своей ночной сорочке. Крик чаек над головой и шум прибоя были очень реалистичны, как и теплый песок под ногами, который согревал стопы, просачивался между пальцами. Оглядываясь, заметила любимого. Шейх сидел у самой кромки воды на берегу моря и смотрел в даль. Я тихо подкралась к нему и обняла со спины, положив голову ему на плечо. Теплые руки легли поверх моих, согревая. Ветер был прохладным, а я в одной сорочке, которая больше холодила кожу.
– С-с-скажи, Юшани, ты с-с-считаешь, что мы хуже, чем вы? – тихо спросил муж, повернувшись ко мне, с прищуром следил за тем, как удивленно вытягивается мое лицо.
– Нет, - не сразу нашлась с ответом я, - вы не лучше и не хуже, вы другие.
Шейх только горько усмехнулся и вновь обратил свой взор к горизонту.
– Знаешь, любимая, когда мне дали задание поймать с-с-сознание землянина и изучить его, выявить с-с-слабые с-с-стороны и узнать, как его подчинить, я тогда ис-с-спугалс-с-ся. Моя карьера шла вверх, я грезил тем, что с-с-стану с-с-сильнейшим. И вот неожиданно это задание. Теперь я понимаю, что перешел дорогу Верховному. Он видел во мне конкурента. Во мне и многих других, которым были даны такие же задания. Пос-с-сле них не возвращаютс-с-ся к прежней жизни. Я знал, что закрою с-с-себе путь наверх. Знал и все равно решилс-с-ся. Меня ждало с-с-сумасшес-с-ствие, Юшани. Обычно пос-с-сле того, как кес-с-сш отцепляетс-с-ся от якоря, он впадает в жуткую депрес-с-сию. Раз побывав в чужом с-с-сознании, ты не с-с-сможешь с-с-стать прежним. Мы привязываемс-с-ся к объекту, ломаем его, вс-с-скрываем вс-с-се, что хранят его вос-с-споминания, примеряем на с-с-себя его эмоции, чтобы лучше понять. Мы с-с-сами очень уязвимы в этот момент. Я рис-с-сковал, Юшани, ты права. Рис-с-ск был нес-с-соизмерим с-с-со с-с-смертью. С-с-смерть не так с-с-страшит, как то, что ты с-с-становишьс-с-ся для с-с-себя ненавис-с-стным врагом - землянином. Тебе с-с-становятс-с-ся понятны помыс-с-слы и пос-с-ступки твоего якоря и его с-с-сородичей. Ты по-другому начинаешь видеть с-с-ситуацию. А потом задание заканчиваетс-с-ся, и тебя возвращают домой. Ты ходишь по знакомым с-с-с детс-с-ства улочкам, видишь лица родных, близких, и кажутся они тебе уродами.
– Шейх, - возмутилась я, понимая, в каком унылом состоянии находится муж.
– Да, - не унимался любимый, - я видел с-с-себя твоими глазами, я для тебя с-с-страшен.
Терпение мое лопнуло. Мало того что выдает мне жестокую правду с таким равнодушным тоном, так еще и меня приплел. Мне на сегодня отца было достаточно. Шейха я хотела видеть веселым, пусть даже грустным, но не таким занудой.
Я хотела встать, но Шейх крепко схватил меня за руки, прижимая их к животу.
– Я не ос-с-суждаю, это ес-с-стес-с-ственно, - не понял моих телодвижений муж.
– Я вс-с-се это знал, Юшани. Я видел, как мой с-с-старший брат, рас-с-ссматривая с-с-себя в зеркало, разбил его и ос-с-сколками изрезал с-с-свое лицо.
– Шейх, - тихо позвала его, жалость к любимому переполнила меня. Прижалась к его спине, поцеловала в шею.
– Я не хотел ту же участь с-с-себе. Я ис-с-спугалс-с-ся и решил обыграть Верховного.
Мне были прекрасно понятны его мотивы, я бы тоже захотела обыграть Верховного, который так явно пытался от него избавиться. Во мне все больше росла уверенность, что только Шейх мог быть Верховным. Он был мудрее, отзывчивее и сердобольнее прочих.
– Я приручил тебя.
Шейх замолчал, следя за моей реакцией. Мне уже было не больно. Да, приручил, сам признался в том, что и так было понятно, но как приручил!
Я прикрыла глаза, прижалась губами к ткани туники, которая закрывала плечо лацерта. Да, приручил, и меня все устраивало в моем нынешнем положении. Не просто приручил, но и изменил.
– Ты подарила мне с-с-счас-с-стье, и я безгранично рад этому. Даже с-с-сейчас-с-с, там, у с-с-себя дома, ты с-с-стремишьс-с-ся ко мне, с-с-серокожему ящеру, у которого язык противно выс-с-скальзывает наружу каждую минуту.
– Хватит, - недовольно остановила мужа, - а теперь послушай меня. Я не знаю, что произошло, но ты должен знать - я люблю тебя. Да, не за серую кожу и не за язык. Я всего тебя люблю, твою душу, твою нежность, то, с какой любовью ты произносишь мое имя. Я с ума схожу, купаясь в твоем тепле, когда ты обнимаешь меня, укрывая от тягот реальной жизни. Ты тот, что подарил мне самые лучшие сны.