Два Призрака
Шрифт:
А потом он почувствовал, что лежит на полу. У него сильно кружилась голова, а губы были разбиты в кровь. Он попытался подняться, и тут увидел Улю. Она стояла рядом, и с видимым любопытством наблюдала за ним.
— Уля, — слабо вымолвил он.
Она кивнула, и улыбнулась.
— Помогла бы подняться, — проворчал он.
И тогда Уля рванула его за плечо вверх с такой силой, что он невольно вскрикнул, и едва не потерял сознания. Тем не менее, он оказался на ногах. Потирая ноющее плечо, Юра пробормотал:
— Могла бы и поосторожней…
Уля
— И что смешного? — обиженно заворчал Юра.
И тут девочка рассмеялась. У неё был такой пронзительный смех, что у Юры заложило в ушах. Он хотел выругать её, но не смог. И вообще — почему-то невыносимо страшно стало ему глядеть на Улю, хотя внешне в ней, казалось бы, ничего не изменилось.
И он, отвернувшись от неё, сказал напряжённым голосом:
— Ну, пойдём что ли дальше…
Уля ничего не ответила, но вновь разразилась пронизывающим хохотом. И тогда Юра понял, что больше всего на свете хочется ему бежать от этой изменившейся, и словно бы обезумевшей Ули.
И, быть может, он действительно бросился бы бежать, да тут девочка впилась ему в руку. Её неожиданно острые ногти ранили ему плоть до крови.
— Уля, да ты что?! — простонал Юра, попытался высвободиться, да куда там! — хватка у неё была мёртвой.
И тогда Юра, всё ещё не смея на неё взглянуть, пролепетал:
— Так, а теперь мы всё-таки пойдём. И единственная просьба к тебе: пожалуйста, не сжимай так мою руку…
Но Уля только сильнее стиснула его, так что мальчик вскрикнул. Юра пошёл первым, но девочка быстро его обогнала. И она уже не шла, а бежала, так что и Юре приходилось бежать за ней.
— Уля, потише! Я прошу тебя! Не беги так быстро! — взмолился он, но она бежала всё быстрее и быстрее.
Пожалуй, никогда прежде Юре не доводилось бегать с такой скоростью. Его ноги едва прикасались к полу, а грязевые пятна, которые покрывали стены, слились в одну размытую, уродливую полосу.
А Уля бежала всё быстрее и быстрее. Так не могла бегать уставшая после всех этих лесных злоключений девочка. Так вообще не мог бегать ни один человек.
И Юра уже не успевал переставлять ноги. Вот он споткнулся, но девочка по-прежнему тащила его вперёд. При этом даже не сбавила скорости. Итак, Юра волочился по полу, и весьма больно ударился об всякие неровности.
— Прошу же тебя! Прекрати! Уля! Что с тобой?! Пожалей меня! А-а, мне больно!..
Ему действительно было очень больно; казалось, что рука, за которую тянула Уля, вот-вот отвалится.
Так продолжалось минут пять, но Юре казалось, что значительно дольше. В конце концов, у него стало меркнуть перед глазами, он чувствовал, что теряет сознание.
И вот тогда Уля остановилась. Юра медленно поднялся. Избитое тело невыносимо болело.
— Зачем ты это сделала? — спросил он, и в ответ получил очередной раскат безумного хохота.
И тут он заметил, что Улины черты исказились. Это была уже не девочка, но отвратительное чудище из зеркала. Один лишь миг продолжалось это виденье, но Юра уже догадалась: перед ним была не настоящая Уля, а то, что отражалось в зеркале.
Первым его порывом было закричать, что он всё понял, и потребовать, чтобы вернулась настоящая Уля, но, к счастью, он быстро сообразил, что подобный поступок был бы, по меньшей мере, глупым.
Конечно, настоящую Улю ему бы всё равно никто не вернул, а вот что сделало бы это отраженье, ещё неизвестно. Быть может, и жизни бы его лишило. Поэтому он решил, что лучше помалкивать.
Лже-Уля всё глядела на него и хихикала.
Он осторожно отступил на шаг, потом ещё на один. Он уже намеривался повернуться, и бежать, как Лже-девочка рванулась к нему, и опять вцепилась в руку. И без того уже израненная рука резанула новым и острейшим приступом боли. Юра не смог сдержать вопля, а хохот лже-Ули заполнил коридор. Зеркала в стенах начали пучиться: стоявшие в них уродцы покатывались со смеху.
— Только, пожалуйста, не надо больше бегать, — попросил Юра, ослабшие коленки которого сильно дрожали.
Лже-Уля пожала плечами и быстро зашагала (но не побежала) по коридору. Юра семенил за ней. Теперь коридор не только изворачивался, но и расходился, иногда в две, иногда в три, а иногда и в четыре стороны. Но Лже-Уля никогда не останавливалась возле таких развилок.
Юра прикинул, что в эдаком лабиринте можно всю жизнь плутать. Он просто чувствовал, что все эти однообразные проходы будут делиться и тянуться и изворачиваться бесконечно долго.
А он уже очень устал. Болело избитое тело, к тому же он задыхался — ведь воздух был затхлым. Такой воздух мог быть в закупоренной за тысячу лет до описываемых событий гробнице.
А Лже-Уля не ведала усталости. Она шагала всё вперёд и вперёд, она смеялась, она даже подпрыгивала, и впечатывалась головой в потолок, но, как и положено призраку, совсем не замечала боли.
И хотя в глазах у Юры темнело, хотя ноги его заплетались, хотя он, словно припадочный, дрожал всем телом — он всё-таки заметил кое-что интересное. А именно, что все эти коридоры, хоть и разной длины, хоть и по-разному дробящиеся, являлись одним и тем же, бесконечно повторяющимся и по-разному расфасованным коридором. На стенах были пятна одной и той же формы; одинаковый узор трещин, и самое главное — перевёрнутое, лежащее на полу зеркало, над которым лже-Уля протаскивала его с повышенной скоростью.
И он сообразил, что это то самое зеркало, из которого он пытался вызволить ещё настоящую Улю, и что он либо сам через это зеркало попал в зазеркалье, либо же зазеркалье выплеснулось к нему.
В общем, когда лже-Уля в очередной раз проводила его над перевёрнутым зеркалом, он неожиданно рванулся вниз, и свободной рукой в край этого зеркала вцепился.
Отнюдь не девичьим, и вообще не человеческим голосом взревела лже-Уля, и попыталась его оттащить. Рывок был такой силы, что худенький Юра просто взвился в воздух, но и зеркала он не выпустил.