Два секрета для бывшего
Шрифт:
— Так и зачем он пришел? Что ему надо в больнице? — весь этот рассказ вызывает у меня тревогу. Хорошо что Екатерина находится под охраной… Иначе… Я ни в чем уже не уверен. Но если ребенок и правда мне никто, то смысл так стараться? К тому же, я четко сказал, что мальчик мне нравится, и пофиг, имею ли я к нему какое-то отношение. Или… Не могут же мать и Андрей хотеть извести ребенка просто потому, что я готов его усыновить?
— Ничего хорошего, — отвечает Аркадий Павлович очевидную вещь, а я лишь грустно усмехаюсь:
— Узнайте что там с
— Конечно, — он поднимается, а я… Я достаю конверт. Мои руки дрожат. Тут-то точно будет правда. А я никак не могу решить по-настоящему, какой правды я хочу? Чье предательство мне пережить будет легче?
Мне впервые за долгое время страшно. Однако ничего не остается кроме как вытащить конверт и, повертев его в руках, аккуратно раскрыть. Сдавленно вздохнув, я вынимаю сложенное вдвое письмо. Мои ладони вспотели, а сердце бьется как сумасшедшее. Я не знаю чего я хочу. Точнее… Я хочу быть отцом! Хочу! Но как же мама и брат? Тогда это будет означать что они предатели!
«Вероятность отцовства более девяносто девяти целых, девяносто девяти сотых процента»
Я перечитываю эти строчки раз двадцать. В горле становится сухо. Этого не может быть! Захлопнув ноут, я поднимаюсь с места в поисках кулера. Адово хочется пить. Я не знаю, плакать или смеяться. Внутри такое опустошение, что и словами не передать. Наконец я заполняю стакан водой и выпиваю за пару глотков. У меня двое детей! Господи! Двое детей!
Я возвращаюсь обратно на место и снова и снова перечитываю результат ДНК-теста. И теперь я улыбаюсь как последний идиот. Я не бесплоден! У меня двое сыновей! И значит я смогу их воспитывать, смогу учить их плавать, гулять с ними, я поведу их в школу, женю однажды в конце концов!
Это стоит всех денег мира.
Я счастлив. Трудно найти человека в большей эйфории… У них будет все, с самого детства. И я им отдам свою империю. Им! А не каким-то непонятным племянникам. Мозг услужливо подкидывает мне воспоминания о том, как Андрей зачем-то попытался проникнуть в палату к Кате. Получается, он знает наверняка что это мой сын! Иначе зачем подделывать тест?
Неужели моя семья настолько алчные люди? Неужели у них нет ни капли любви? Меня это больно уязвляет. Значит я для них попросту банкомат. Красота какая… А у меня и в мыслях не было их обижать…
Пока я перевариваю в голове случившееся, ко мне возвращается Аркадий Павлович. И я вижу по его лицу, что ничего хорошего меня не ждет. Что с Мишей? Сердце проваливается в район желудка.
— Герман Александрович, — откашливается, — операция все еще идет, но… Возникли сложности. Ребенок слаб. Поэтому…
— Поэтому что? — сглатываю.
— Будем надеяться на лучшее.
— Что значит надеяться? — я угрожающе подаюсь вперед, — Мы должны сделать все возможное!
— Уже делается все возможное. Лучшие врачи сейчас рядом с Мишей. И они делают все чтобы его спасти и вылечить.
— Не дай бог он не выкарабкается. Я от этой больницы камня на камне не
— Тест подтвердил отцовство? Я правильно понимаю? — шепотом интересуется Аркадий Павлович, кивая на свернутый лист бумаги, который я до сих пор держу в руках.
— Подтвердил, — цежу сквозь зубы. — Дети однояйцевые. Оба мои.
— Поздравляю, — чуть заметно улыбается помощник.
— Спасибо, — киваю, — Радость конечно, но теперь этот ворох проблем я кажется вообще не разгребу.
— Разгребете. Вы и не то разгребали… — уверенно сообщает Аркадий Павлович, — Только с Екатериной будет сложно найти взаимопонимание. Все-таки вы поверили не ей, а Андрею.
Глава 29. Катя
Глава 29. Катя
Хоть врач мне и твердит, что я не должна показывать свою грусть, не должна плакать при ребенке, но мне так страшно за Мишу, что взять себя в руки никак не получается. Я замираю, сидя на койке, и просто жду. Потому что больше никак помочь нельзя. Я пытаюсь молиться, но уже через несколько минут слезы текут по лицу.
Часа в два дня пишу Герману: «Есть какие-нибудь новости?»
Он отвечает сразу, будто ждал мое сообщение: «Все нормально, оперируют». Значит все идет как надо. Меня это успокаивает. Я почти ничего не ем. От одной мысли о пище на меня накатывает тошнота. Сегодня даже не хочется играть с Котей. А он хнычет, беспокоится. Болит у него все… А может чувствует что брату плохо. А я в полном опустошении, потерянная и совершенно несчастная.
Особенно мне больно от мысли, что родственники Германа меня ненавидят. Что они сделают все возможное, чтобы сжить меня со свету. Меня и моих детей. Скорее всего они не то чтобы обманули Германа… Может даже и обманули! Или убедили что дети ему не нужны. Убедили что я гулящая… Но это нечестно!
Ложь, перед которой я оказалась совершенно беспомощна. И может если бы я столько не переживала, если бы мне не пришлось беременной плакать целыми днями, Миша родился бы здоровым!
А Герману было плевать что я жду ребенка. Он меня даже не выслушал.
День проходит очень медленно. Я больше не пишу Герману. Знаю что будут новости — мне сообщат. И уже ближе к восьми вечера, когда я укладываю Котю спать, раздается осторожный стук в дверь. Я знаю что в коридоре охрана, поэтому уверена, что это Аркадий Павлович. Открываю дверь…
Герман.
С цветами.
Такие, ярко-розовые пионы, не знаю сколько штук… Охапка. Моя первая мысль что он куда-то ехал с букетом, но по пути решил заглянуть ко мне. Но зачем? Я делаю шаг назад, не скрывая растерянности.
— Здравствуйте, — бурчу под нос, пропуская Германа в палату. Он, крайне серьезный, заходит, закрывает за собой дверь и протягивает мне букет. Я его машинально беру и тут же кладу на столик. Это не вызывает у меня ни радости, ни удивления. Я вообще не воспринимаю эти пионы как часть своей реальности.