Два шага до горизонта
Шрифт:
– Когда? – быстро спросил Граис.
– Не рассчитывай перехватить инициативу, Граис, – улыбнулся Сирх, впрочем, совершенно беззлобно, можно даже сказать, – по-дружески. – Ты встретишься с наместником не прежде, чем я получу доказательство того, что мой сын жив. Я сказал Центию Офру, что ты отказался погостить в моем доме, но обещал на днях снова заглянуть.
– Ответ на твое письмо Килосу доставят завтра к полудню, – сказал Граис.
– Отлично, – кивнул Сирх. – Вот тогда и отправимся к наместнику.
Убить Килоса!..
Граис вновь отчетливо, как наяву, услышал слова, произнесенные Слимом:
Известно ли людям Кричета, какую роль играет сын Сирха в плане, который пытается осуществить Граис? Если да, то Килос обречен. Что стоит жизнь одного человека для тех, кто без зазрения совести готов ввергнуть в пучину кровавой вакханалии целую страну…
Но если успеть встретиться с наместником прежде, чем прибудет посыльный из лагеря вольных, то жизнь Килоса потеряет свою значимость, как для Граиса, так и для его противников. Тогда уже все будет зависеть не от настроения Сирха, а от решений, принятых Центием Офром. Если к тому времени парень все еще будет жив, то за него уже можно будет не бояться… А если мертв?.. На чьей совести будет эта новая жертва?..
– Так мы только потеряем время, – попытался возразить Граис. – Я оставил Килоса в лагере вольных живым и невредимым. Он не пленник, а гость… Ты не веришь моим словам?
– Я не верю тем, за кого ты пытаешься поручиться, – сухо произнес Сирх. – У тех, кто промышляет разбоем на большой дороге, нет ни чести, ни совести…
– Судить виноватого может только тот, кто сам без греха, Сирх.
– Оставь свои демагогические речи, Граис, – поморщился Сирх. – На кого ты хочешь произвести впечатление?
– Я говорю то, что считаю верным, – спокойно ответил Граис.
– Однако со своими проблемами ты пришел ко мне, – негромко произнес Сирх и лукаво подмигнул Граису. – Не пробовал поговорить на эту тему с главарями вольных?
– Это не мои личные проблемы, – возразил Граис. – Речь идет о судьбе Йера.
– Я-то это понимаю, – кивнул Сирх. – И кахимский наместник тоже понял. А вот вольным ты, похоже, так и не смог втолковать, чем закончится их бессмысленное противостояние с нынешней властью. Похоже, что они больше пекутся о собственных амбициях, нежели о будущем страны. Знаешь, что я тебе скажу, Граис? – Сирх откинулся на спинку кресла и вытянул руки вдоль подлокотников. – Центий Офр, чистокровный кахимец, в моем понимании, больше йерит, чем любой из тех бандитов, от имени которых ты выступаешь.
Граис молча наклонил голову и медленно провел пальцем по полированной поверхности стола. Он почти физически ощущал то страшное напряжение, которое концентрировалось у него внутри и, не находя выхода, вибрировало, подобно туго натянутой струне. Сколько он еще сможет выдержать?… Что произойдет, когда струна лопнет?.. И в довершение всего голова снова начала раскалываться от тупой нестерпимой боли. Слова Сирха доносились до Граиса, словно сквозь плотный слой ваты:
– Наместник пока еще только приостановил операцию. Войска, подготовленные для рейда, остаются на своих позициях. Достаточно одного взмаха руки, чтобы послать их в бой. Центий Офр не хочет проливать кровь, – ни кахимскую, ни йеритскую, – но он, так же, как я, не доверяет вольным. Поэтому во время переговоров с наместником тебе следует проявить сверхосторожность. Никакие требования со стороны разбойников приняты не будут. Единственное, что может предложить им наместник, – полная амнистия в обмен на обещание сложить оружие…
Граис наклонил голову и прижал тыльную сторону ладони к раскалывающемуся от нестерпимой боли левому виску.
– Я устал… – не глядя на Сирха, едва слышно произнес он. – Я страшно устал… Почему я один должен отвечать за всех?..
Глава 18
Войдя в дом, Мида без сил привалилась плечом к дверному косяку. Сверток с купленными на рынке продуктами, который она прижимала к груди, выскользнув из рук девушки, упал на пол. В разные стороны раскатились патратовые клубни.
– Фирон… – едва слышно произнесла Мида и, закрыв лицо руками, беззвучно заплакала.
Уронив всклокоченную голову на руки, Фирон спал, сидя за столом. Рядом с ним стоял большой винный кувшин. На полу валялась сброшенная со стола глиняная кружка, каким-то чудом не разбившаяся.
Подбежав к Фирону, Мида села на скамейку рядом с ним и положила руки брату на плечи.
Фирон приподнял голову и мутным взглядом обвел комнату. Никого не увидев, он удивленно пожал плечами и потянулся за кувшином.
– Фирон! – Мида что было сил тряхнула брата за плечи. – Сколько это еще будет продолжаться?! Хочешь допиться до смерти?!
Что-то невнятно буркнув, Фирон дернул плечами, пытаясь освободить их от рук сестры. Подтащив к себе кувшин, он начал искать кружку.
– Фирон! – взвизгнула Мида.
– Уйди! – рявкнул на нее брат. – И без тебя тошно… – Чуть подумав, он добавил: – Дрянь…
Мида, словно обжегшись, вскочила на ноги и отшатнулась в сторону, прижав руки к груди.
Увидев кружку на полу, Фирон наклонился и, едва не упав, зацепил край кружки пальцами. Подтянув кружку поближе, он перехватил ее за ручку и поставил на стол.
– Это все из-за него, – сквозь зубы, по-змеиному, зашипела Мида. – Знакомство с ним однажды едва не стоило тебе жизни… Теперь снова… Зачем он вернулся?! – закричала девушка, обращаясь к брату. – Что ему от тебя нужно?!
– Ты о ком? – непонимающе глянул на сестру Фирон.
– О ком?! – сверкнула глазами Мида. – О твоем Граисе! О ком же еще!..
– А при чем здесь он? – Фирон был настолько удивлен, что даже на время забыл о кувшине, который уже держал за горлышко.
– При том, что это из-за него ты пьешь без остановки уже третьи сутки! – бросила брату в лицо Мида. – В чем ты виноват перед ним на этот раз? Почему тебя снова мучает совесть?..
– Дура, – спокойно и невозмутимо произнес Фирон. – Граис всего лишь учитель… Он идет по Пути к Поднебесному… Так же, как любой из нас… Как я… И, если я пью, значит, таков мой Путь.
– Послушай, Фирон, – Мида присела рядом с братом на корточки и взяла его за руку. – Ты ведь и сам знаешь, что Путь – это цель, а не оправдание уже совершенных поступков. Забудь о Граисе. Выбери себе иную цель…
– Ах, Мида, Мида… – покачал головой Фирон. То ли он на какое-то время, сделав над собой усилие, почти протрезвел, то ли взгляд его сделался более прозрачным от слез, застилающих глаза. – Ты говоришь так только потому, что тебе неизвестна вся огромная внутренняя сила, заключенная в словах учителя…