Два шпиля
Шрифт:
– Я не о том, Сафа! – в глазах комутана пылал чёрный огонь, и он казался Дели похожим на злобного демона из сказок. – Мой брат за счёт признательности черни настраивает против себя людей, имеющих истинное влияние в Гараханче! Он оторвался от реальности, слишком погрузился в свои науки, слишком зачитывается измышлениями философов. Почти всё время разъезжает по периферии султаната или гостит в соседних странах…
– Он не просто гостит, и ты это прекрасно знаешь! – вновь повысила голос мать. – Мир между султанатом и его соседями прочен, как никогда, и торговля с другими державами достигла небывалого расцвета.
– Вот
– Чего ты хочешь? – тревожно спросила Сафа. – Переворота? Власти? Почему ты говоришь со мной сейчас об этом?
– Кто говорит о перевороте? – лицо комутана изменилось, он часто и хрипло дышал, а огонь в глазах сменился масляным блеском. – Время само покажет… Может статься, что твоего мужа попросят уйти, освободив место более достойному…
– Тебе? – презрение в голосе матери заставило Гири-Сейкала мгновенно побагроветь, словно в лицо ему плеснули кипятку. – Приди в себя…
– Я полностью в своём уме! – зарычал Гири-Сейкал. Лицо его дёргалось, губы растягивались, обнажая зубы. – И я как раз хочу помочь твоему бестолковому муженьку и тебе, Сафа! Именно тебе!
– Помочь? В чём?
– Я вхож во многие высокие круги, – теперь Гири-Сейкал говорил горячечно и быстро, – и, в отличии от Мохсен-Адиля, имею с этими людьми много личных интересов. Я мог бы успокоить чиновников и купцов, поговорить с верховным имамом…
– Не думаю, что султан нуждается в твоей помощи, – холодно ответила мать, – но ты не договорил, не так ли? Ты, разумеется, чего-то хочешь за свою так называемую помощь?
– Тебя. – ответил Гири-Сейкал, и голос прозвучал, словно шелест извлекаемого из ножен клинка. – Ты же знаешь, как я отношусь к тебе, Сафа! Я хочу тебя уже много лет… А твой муж так часто отсутствует… Всего лишь в обмен на твою ласку, госпожа икбал, мой братец получит мою поддержку и безопасность под надёжной охраной дворцовой гвардии. Уверяю, ты не пожалеешь – я умею обращаться с женщинами, а мои чувства к тебе по– настоящему сильны и глубоки…
– Ты болен, – проговорила мать, – опомнись и возьми себя в руки.
Стремительно, как атакующий леопард, комутан сгрёб Сафу в обьятия, сжал, прогибая в пояснице, грубо шаря по телу, покрывая торопливыми поцелуями откинутое в сторону лицо с плотно сжатыми губами.
– Не отталкивай меня, Сафа! – хрипел он. – Всё в твоих руках, уверяю тебя! Дай мне то, о чём я мечтаю столько лет! Может, моё семя и приживётся в твоём лоне, в отличии от семени моего никчёмного брата… Ты увидишь, что я умею быть благодарным…
Опомнившись, Дели вскочила на ноги, ещё не зная, что делать… но в этот миг Гири-Сейкал внезапно замер и замолчал. Его сильные руки отпустили Сафу и медленно разошлись в стороны, кровь разом отхлынула от лица, похоть на котором сменилась страхом. Мать чуть отступила назад; лицо её было столь же смертельно бледным, но взгляд исполнен решимости, а в линии стиснутых губ Дели впервые в жизни увидела что-то, напоминающее жестокость. В опущенной руке Сафа держала кинжал; изящный, с тонким волнообразным клинком он казался золочёной игрушкой, но острое как бритва лезвие легко прорезало плотную ткань шаровар Гири-Сейкала и касалось кожи – как раз между ног.
Комутан медленно опустил взгляд вниз, открыл рот и молча его закрыл, сглотнув слюну. Рука Сафы-икбал не дрожала. Дели и не подозревала, что мать носит с собой оружие…
– Я не лишила тебя мужского достоинства лишь из уважения к роду моего мужа. – проговорила Сафа, и порыв ветра взметнул вокруг неё цветные шелка одежды. – Мохсен-Адиль слишком благороден и слишком высоко ценит родню, чтобы допустить мысль, что ты способен на такую гнусность. Я ничего ему не скажу; но берегись – если только я узнаю, что ты плетёшь с имамом какие-то шашни против него, то клянусь – пощады не жди!
Мать опустила кинжал, и Гири-Сейкал поспешно отступил назад. Дикая злоба исказила его лицо и пальцы сжали рукоять ятагана, но сзади послышался смех и несколько молодых наложниц вошли на аллею. Гири-Сейкал по-волчьи оскалился и, крутнувшись на каблуках, зашагал прочь.
Глава 2
Дели так и не решилась поговорить с матерью о странном разговоре в саду. Впрочем, немаловажной причиной стал и недостаток времени. Обременённая множеством забот в огромном дворцовом хозяйстве госпожа Сафа-икбал уделяла дочери значительно меньше внимания, чем хотелось бы им обеим. Что касается отца, то его девочка часто совсем не видела неделями, а то и месяцами…
Как раз сейчас Мохсен-Адиль вновь отсутствовал в столице, отправившись на восток султаната. Там добывали жирный чёрный камень – графит, который кузнецы использовали для изготовления острых и гибких клинков, славящихся своей узорчатой красотой далеко за пределами Гараханча.
Прошло несколько дней. Ничего примечательного не происходило, но Дели постоянно ощущала угрозу, буквально пропитавшую воздух дворца. И сегодня тревога достигла апогея. Дели отчаянно страдала, не будучи в силах объяснить кому-либо владеющие ею чувства, и заработала кучу замечаний и упрёков на занятиях по письму, этикету и танцам. День близился к концу; перед ужином детям дали немного свободного времени, причём разрешили поиграть вместе и девочкам, и мальчикам. Затеяли прятки. Случилось так, что Дели пряталась вместе с Камаем, серьёзным, большеглазым мальчиком девяти лет. Он был сыном рядовой наложницы; врождённым женским чутьём девочка чувствовала, что она ему нравится. Впрочем, ей он тоже нравился, но, разумеется, Дели скорее откусила бы себе язык, чем призналась в чём-то подобном.
Солнце уже опустилось за деревья, и в саду быстро сгущались тени. Дети убежали в один из самых отдалённых уголков сада и затаились среди папоротников. Тогда и услышали голоса.
Дели, не раздумывая, поползла на четвереньках, стараясь не тревожить опахала листьев, Камай вынужден был последовать за ней. Вскоре девочка достигла ажурного сплетения золочёных прутиков ограды, разделяющей сады. Камай, переводя дыхание, остановился рядом, и дети уставились на трёх мужчин в дюжине шагов перед ними.
Один из них, стоящий к ним спиной, был никто иной, как Гири-Сейкал. Дели услышала, как резко втянул в себя воздух Камай – однажды комутан приказал выпороть его за какой-то ничтожный проступок и лично проконтролировал исполнение экзекуции. Другого, стоящего в пол-оборота толстяка, почти одинакового в высоту, ширину и толщину, Дели тоже знала – верховный имам. А вот третьего, сидящего на гранитном валуне к ним лицом, узнать не смогла. Всю фигуру незнакомца скрывал тёмно-лиловый плащ с глубоким, низко опущенным капюшоном.