Два сольди
Шрифт:
– Да что ты меня все гонишь? Чужие люди идут, а я, мать родная, брошу тебя, что ли? Да ни в жисть!
– Тебе полежать надо бы, успокоиться. Ведь только валерьянкой отпаивали...
– Нечево меня укладывать. Еще належусь, успею...
– Не надо бы тебе так-то.
– Сашка опять взял Маню под руку.
– Пойми, мама,
– Да чево бояться? Чево страху за зря накликать?
– Маня решительно высвободила руку.
– Лучше налил бы рюмашечку. Поди спроси у мужиков.
– Нету у них ничего. Все допили.
– Ну тогда гляди!..
Маня отпихнула ничего не подозревавшего Сашку, в два прыжка подскочила к обрыву и со всего маху, взмелькивая красным подолом, ринулась вниз головой. Раздался тяжкий всплеск, будто в реку обрушился многопудовый кусок дернины.
Отшвырнув жалобно взмыкнувшую гармошку, Сашка, в чем был, сковырнув одни только лакированные штиблеты, кинулся следом. Набежавшие двое парней, мгновенно посбросав одежку, тоже ринулись за Маней. Народ испуганно зашумел, запричетывал на обрыве:
– Чево наделала!
– Ополоумела, что ли?
– С такой кручи! Да ишо выпимши... там ить дна нетути...
– Грех-то какой!
– Бабы, бабы!
– понеслось по лугу.
– Манька утопла.
Бегущая сквозь века, безразличная к человеческому бытию, сомкнувшаяся над Маней и ее спасителями река, за время, пока все остальные онемело вглядывались вниз, вновь обрела свою прежнюю многоструйную зеленоватую устремленность, и даже перепуганная рыбья мелочь снова затемнела, замельтешила на прежних своих местах под зыбкой речной поверхностью.
– Мужики!
– метались на берегу женщины.
– Да что ж вы глядите, ей-богу!
Несколько молодых ребят принялись стаскивать с себя рубахи, как десятком метров ниже по течению неожиданно показалась Манина голова.
– Да хватайте же ее! Ну что вы все как онемели!
После затяжного, как в былой молодости, нырка, так перепугавшего всех на обрыве, Маня принялась колотить ступнями в клетчатых домашних тапочках, выбрызгивая целые взметы искрящейся воды и подгребая под себя попеременно лапищами, собачьим плавом направилась к береговой осоке.
Тут и налетели на нее Сашка и еще двое ныряльщиков. Они бесцеремонно подхватили Маню и выволокли ее сперва на береговой приступочек, а затем, переведя дыхание, и на сам травяной берег:
Бабы с осуждением насыпались на истекающую водой Маню.
– Ну напугала!
– Рази так можно?
– Снимай платье, давай выжмем. Мы загородим...
– А-а! Ладно. Сама высохну. Красота!
– вдруг восторженно оповестила Маня.
– Благодать-то какая! Вода - парное молоко!
– Да с чево, с какой досады так-то вот прямо в одежке в реку сигать?
– А чего он домой гонит?
– кивнула она на тоже мокрого Сашку с зеленой россыпью ряски по белой рубахе.
– "Полежи" да "полежи"... Ну как злу не быть! Чево меня заживо укладывать? Ты дай мне ружжо, дак я заместо Сашки служить готова.
И она, истово взвизгнув, крутнулась вокруг себя, осыпав окружающих щедрой капелью с взлетевшего колоколом кумачового платья.
– А ну-ка, Саня...
– пришлепнула она ладошками и сбросила с ног набрякшие водой матерчатые тапочки.
– Сольдиков! Сольдиков мне сыграй! Которые за два гроша!
Сашка подобрал с земли гармонь, вздел ремень прямо на мокро проступившие лопатки. Подошли и те двое гармонистов, и они, покивав друг другу в знак готовности, разом распахнули ситцевую цветь дружно вздохнувших мехов:
Эта песня за два сольди, за два гроша.
С нею люди вспоминают о хорошем...