Два талисмана
Шрифт:
— Как — прочь?!
— А то! Обычно циркачи и прочие бродячие актеры не лезут в незаконные дела, к ним и так стража вяжется без причин — мол, бродячая шваль, подозрительный народ. Они беглых не прячут, краденое не покупают. За воровство могут своему переломать руки и из балагана выгнать — а не наводи беды на труппу! И раз уж циркачи взялись похитить девушку — значит, их крепко припекло. Они на многое пойдут, не пожалеют ни себя, ни нас… Подержи мою шляпу, я полез!
— Постой! Я только сейчас сообразила… А если Милеста в цирке
— Если бы пряталась — спустилась бы, убегая, по лестнице. Зачем тогда крюк, пояс? Зачем сообщник, который наследил на сцене?
— А если она все это разыграла, чтобы отвести от себя подозрения?
Мирвик опешил. Подобная мысль ему и в голову не приходила.
Чуть подумав, он возразил:
— Ну, никто ведь не заметил, кроме меня. А если бы и заметил кто… Ведь ее ищут стражники! Я в театре всего-то ничего, а уже понял, что мы своих не выдаем. Если бы кто догадался про хитрость Милесты — скорее уж пошептался бы среди «людей театра». Начали бы поиски — сами, без властей.
— Что ж ты не позвал на помощь «людей театра»?
— Не успел, — виновато улыбнулся Мирвик. — И не сообразил. А теперь не уйду, даже за подмогой. Боюсь за Милесту.
Конюшня стояла неподалеку от обрыва. Закрепляя веревку на корнях сосны, Мирвик подумал, что потому, наверное, и брошены домишки рядом с обрывом: прошлый обвал унес в море пласт земли и камня, отбил у людей охоту здесь жить. Покупателей на дома не найдешь — вот и стоят они заколоченными.
На несколько мгновений Мирвик замер, прикидывая: может, обратно ползти не к обрыву, а к ближайшему дому, пересидеть там до вечера, когда циркачи направятся на площадь давать представление?
Нет, циркачи заметят пропажу «хумсарки», примутся ее искать. А если еще в лачугах обосновались бездомные бродяги, что очень даже может быть…
Припав к земле, Мирвик пополз к конюшне. Вскользь подумал: эх, пропадай, красивый наряд из театральных запасов!
С обрыва циркачи не ждали вторжения. Детишки играли с той стороны конюшни, откуда пустынная кривая улочка вела к Галечной площади. Так что до бревенчатой стены добрался тихо, обошлось без парадной встречи. А уж влезть по венцам на крышу — дело насквозь привычное.
Растянувшись на двускатной, почти плоской, густо усеянной птичьим пометом крыше, Мирвик осторожно огляделся.
Мерзкие детишки не столько играли, сколько обучались ремеслу: кто жонглировал яркими шарами, кто стоял на голове, кто кувыркался, а старшая девчонка крутила две алые ленты так, что они вились вокруг нее огненными змеями. Ребятишки галдели и смеялись. Вот и славно, вот и резвитесь, только на крышу не глазейте…
Крыша старая, трухлявая, а одна широкая доска почти оторвана — расчудесно, подарок богов!
Сдвинув доску, Мирвик боком протиснулся на крошечный чердак-сеновал, где мог бы стоять только на коленях. Сена
Мирвик припал ухом к широкой щели меж досок. Внизу всхрапнула лошадь, звякнул цепью медведь.
А это что? Неужели кто-то плачет?
— Милеста, — негромко позвал парень. — Милеста, это я, Мирвик!
Всхлипывания прекратились.
— Ой! — донеслось снизу. — Мирвик, ты?
— А то!
— Безликие… откуда, как?..
— За тобой пришел. Ты тут одна?
— Ой, здесь медведь!.. Это ты с Авитой был, да? Я Авиту признала, а тебя — нет.
— Можешь снизу открыть люк?
— Не могу. Я уже пробовала, там гвоздями заколочено.
Правильно. Конюшни старые, циркачам их на время сдали. Вот и заколочено все, чтоб бродяги и дети не лазали, пожара не устроили…
Хорошо, что доски трухлявые, их можно расковырять, вытащить гвозди.
Мирвик порадовался, что, хотя длинный камзол на нем театральный, нарядный, но штаны-то свои. Бики сказал: «Камзол дам, а штаны у тебя приличные».
А в этих приличных штанах изнутри пришиты к штанинам ножны. Маленький, совсем не заметный со стороны разрез по шву позволяет быстро вытащить нож. Вот сейчас Мирвик и разберется с доской…
— Милеста, тебя ищет стража. Что ты натворила?
— Ищет, да? Значит, правда… Мне циркачи сказали: если меня найдет стража, меня посадят в тюрьму. Но за что? Я же ничего… я уснула, а проснулась на конюшне… Меня весь день караулили, а вечером побоялись оставить здесь одну. Перекрасили в хумсарку и взяли с собой. Сказали: если позову кого на помощь, если хоть знак подам — схлопочу ножом… Я пошла с ними на площадь и плясала дикарские танцы…
Воображение тут же подбросило Мирвику картину: Милеста, выкрашенная в черный цвет, в курчавом парике, в диковинном (и весьма скудном) наряде выплясывает неведомый темпераментный танец.
Доска с хрустом подалась, ушла вверх, увлекая за собой проржавевшие гвозди.
Медведь встревожился, коротко рявкнул, поднялся на задние лапы.
«Чтоб тебя на шубу пустили! — зло подумал Мирвик, отдирая вторую доску. — Еще заявится кто-нибудь взглянуть, чем эта лохматая сволочь встревожена!»
Вторая доска пружинила в руках, удерживаясь одним концом на гвоздях. Мирвик рванул ее изо всей силы. Поднялось облачко пыли и трухи, раздался хруст. В руках у парня остался обломок с зазубренными краями.
Мирвик просунул руку в дыру:
— Давай сюда! Я тебя вытащу!
Милеста опасливо смерила взглядом расстояние от груды сена, на которой сидела, до дыры в потолке.
— Ой… ну, я дотянусь, да… но если ты меня уронишь, я упаду прямо на медведя!
— Не уроню. Давай!
Черная тонкая рука вцепилась в кисть Мирвика, потянула его вниз. Упираясь ногами в доски, парень с трудом втянул пленницу на сеновал.