Два Яна(Рассказ)
Шрифт:
— А славяне были плохо вооружены?
— Крестьянское ополчение преимущественно! — слегка развел руками обер-ефрейтор. — У них были рогатины, с которыми ходят на медведей, пики, луки, мечи и ножи. Кольчуги мало у кого были, больше тегеляны — кафтаны, простеганные паклей, щиты деревянные, обтянутые кожей, топоры. Это не мешало им справляться с врагами, хотя бы и закованными в железо. Это еще до Танненберга немцы узнали на Чудском озере, а шведы — на Неве, где русские разбили шведского знаменитого полководца Биргера.
— Как русские бьются, мы видим; на этом можно не останавливаться.
— Итак, орденские построились. Правым крылом рыцарей командовал великий командор ордена Куно фон-Лихтенштейн, левым — маршал Фридрих фон-Вальроде. Сам гроссмейстер остался при резервах.
Смешок прошел по рядам.
— При обозе…
— Тшш! Молчать!
Штепанек рассмеялся.
— Там было что стеречь в обозе. Рыцари привезли с собой сотни бочек вина, выдержанного в подвалах Магдебурга, столицы ордена.
— Тогда тоже напаивали перед атакой?
— Боже избави! В бою спирт — еще худший яд, чем в мирном быту, потому что в схватке человек должен владеть собой, как никогда. Пьяный годен лишь на то, чтобы его пустить вперед, как заводную машину.
— На убой! Как нас пускают.
— Товарищи! Мы уговорились не прерывать обер-ефрейтора.
— Он сам себя прерывает, Ян, — засмеялся Божен. — И никто за это не в претензии. Хотя, конечно, интересно знать, как строились к бою при Танненберге.
— Союзники построились в три линии, — возобновил рассказ Штепанек. — Фронт их тянулся на три километра, упираясь правым флангом в болота озера Лаубен. На правом крыле стал Витовт с литовцами, имея на левом своем фланге русских, а левое крыло составили поляки, имея русские хоругви на правом своем фланге, так что русские явились центром и опорой всего боевого порядка. Здесь же, но в следующей линии, отступя, стояли чехи. Литовцами командовал Витольд, поляками — Зиндрам Машковский, русскими хоругвями — князь Юрий Мстиславский.
— А этот… как его… король самый…
— Ягайло? Король взял на себя самую ответственную задачу: молить бога о победе. На одном из холмов у леса поставлена была походная церковь-шатер, и пока войска строились, ксендзы и монахи успели уже отслужить две обедни и принялись за третью. Построение закончилось в полдень. Погода совсем разгулялась, солнце пекло, трава высохла, но противники не сдвигались с места, так как славяне не выходили на равнину, продолжали стоять в лесистой и болотистой местности, а рыцари не хотели атаковать в условиях, ослаблявших силу удара тяжелой рыцарской конницы. Тогда Юнгинген, гроссмейстер, зная заносчивость польских панов, придумал штуку, чтобы выманить их в поле.
— Два меча, — подсказал Ян. — Два меча.
— Да, два меча, — подтвердил обер-ефрейтор. — Он послал Ягайло и Витовту два меча, приказав передать: гроссмейстер надеется, что оружие это придаст им храбрости и усилит их вооружение, ибо известно, что в армии у них больше кашеваров, чем воинов.
— И Ягайло клюнул на эту удочку, глупая плотва?
— Клюнул. Он тотчас же дал приказ выступать, и войска вышли на равнину.
— Если позволите, — пробормотал Ян. — Надо добавить, тогда будет еще понятнее. В этой посылке еще вторая насмешка была. Мечи были такие тяжелые, что ни Витовт, ни Ягайло не смогли бы рубиться ими. Они были по руке только Зиндраму, который по сложению был настоящий богатырь. Вполне понятно, что от такого подарка они оба осатанели — Витовт и Ягайло. И полезли вперед.
— И как только полезли и стали снова строиться в том же порядке, в три линии, на Зеленом поле, Лихтенштейн скомандовал своим рыцарям: «Копья в упор! Шпоры!» — и железная лавина обрушилась на поляков. Немцы ударили на них в первую очередь, так как именно здесь рассчитывали добыть более легкую и скорую победу.
— До атаки рыцарей Витовт бросил вперед, на левое крыло немцев, еще и своих татар…
— Да! Татар я забыл, — признался обер-ефрейтор. — Впрочем, их было так мало…
— Их было мало, да. Но они мчались на своих быстрых степных конях с воем и свистом, как ветры, которых дьяволы спустили с цепей от всех четырех стран света. На коне, с луком в руках, татары — страшные люди. Они мчались, а перед ними тучей, закрывавшей солнце над левым рыцарским крылом, на которое они неслись, летели стрелы. Они находили цель, на траву валились уже убитые и раненые, кони и люди, потому что татарский стрелок способен загнать наконечник стрелы в узкую прощель наличника самого глухого шлема… Я кончил, товарищ Штепанек.
— За татарами вслед пошла в атаку литовская конница. А так как в это время правое крыло немцев уже врезалось в польские ряды, рукопашная завязалась по всему фронту. Но уже через час литовцы начали отступать, рыцари на плечах поскакавших назад конных смяли литовскую пехоту, она попятилась к озеру, к болотам, а потом вовсе стала разбегаться. Попятились и поляки. По всему полю уже несся рыцарский клич: «Христос воскресе!» — этим кличем тевтоны всегда праздновали победу. Близость конца удесятеряла их силу. Смяв поляков, Лихтенштейн обрушился на стоявших на левом польском фланге и в центре русских.
— Три смоленских хоругви. Первая пала в неравном бою, ее знамя было сбито на землю, но две остальные стояли, как гранитные скалы — только искры летели от мечей. Чехи слышали боевой клич русских: «Ляжем костьми, но не посрамим земли русской!» — Ян сжал руки. — Бог мой, как они бились! А ведь у многих из них не было другого оружия, кроме засапожного ножа. Но под этими ножами падали люди, закованные в железо.
— Они устояли, — продолжал Штепанек, так как Ян замолчал. — Витовт тем временем оправился от растерянности, которая охватила его, когда обе первые его линии побежали. Он двинул несколько хоругвей из третьей линии на поддержку смоленцам. Вступили в дело и чехи. Бой возобновился. Шел уже пятый час, люди и кони устали от непрерывной свалки, в которой, по словам летописца, «трудно было отличить более сильных от более слабых, смелых от женоподобных, так как все смешалось в одну толпу». Но рыцари в их тяжелых доспехах устали, конечно, сильнее, чем их легковооруженные противники, и напор немцев стал слабеть.
Они еще продолжали кричать: «Христос воскресе!», но прежней уверенности не было в их хриплых голосах. На короткий срок битва оживилась, когда на Зеленое поле вернулась часть войск, погнавшихся за бежавшими литовцами. Но русские продолжали стоять неодолимой стеной, кругом них навалены были горы трупов, и когда солнце стало спускаться к лесу, на закат, Лихтенштейн подал своим сигнал отходить. А левого фланга немцев к этому времени вообще уже не существовало, так как часть войск маршала фон-Вальроде все еще гонялась по лесу и болотам за литовскими и татарскими беглецами, а остальные, оставшиеся в бою, полегли. Союзники, в свою очередь, перешли в атаку. Немцы стали отступать. И, как часто бывает, отступление быстро обратилось в бегство. Первыми побежали кульмские рыцари, за ними поскакали остальные. Русские, поляки, литовцы ринулись следом. На поле битвы появился наконец сам Ягайло, взвилось королевское знамя. На него и нацелил фон-Юнгинген, надвинувшийся во главе всех оставшихся резервов, последний, отчаянный удар, в попытке спасти свою армию от совершенного разгрома. Но он был при первой же атаке выбит литовской рогатиной из седла…