Двадцать четыре секунды до последнего выстрела
Шрифт:
Себ сел напротив и прищурился, пытаясь в темноте рассмотреть выражение лица Джима, но тот удачно закрывался ладонью.
Колесо, чуть поскрипывая, поднималось, уже были видны освещённая набережная на противоположной стороне, Парламент и Новый Скотланд-Ярд. Джим уронил руку на колени, и Себ увидел, что лицо у него в крови. Один неглубокий, но длинный порез косой чертой пересекал лоб, второй шёл по щеке, оба кровоточили, заливая шею и футболку. В уголках губ запеклась корка. А под левым глазом наливается синяк.
Реакция тела была мгновенной: сначала Себ отшатнулся назад,
Джим продолжал смотреть в окно и, казалось, даже не замечал, что Себ его разглядывает. А у него с собой не было вообще ничего: ни салфеток каких-нибудь, ни антисептиков. Порезы не выглядели опасно, но наверняка сильно болели. Да и кровь надо было остановить.
— Джим…
— Нравится? — спросил он всё тем же тоном, зажмурился, вдохнул полной грудью, будто даже с наслаждением. — Не совсем то, конечно. деловые отношения, без тонкости, без… Но с ним. И даже… — его голос сорвался на высокой ноте. Продолжил Джим уже шёпотом: — Теперь я не боюсь.
— Кто вас так, Джим? — мягко спросил Себ.
— Кто… зачем… Детка, смотри туда.
Джим не шевельнул даже пальцем, но Себ понял, что смотреть нужно в окно, за которым, впрочем, ничего особенного не было. Может, в этом и был смысл.
— Давайте я отвезу вас куда-нибудь? Обработаем вам лицо. Джим? — Себ говорил с ним как во время приступа, хотя отлично видел, что пока ещё Джим в состоянии себя контролировать, и понимает, что творится вокруг. — Давайте?
— Сиди спокойно, дорогой, — с усталостью отозвался Джим спустя минуту тишины. — Маленький мышонок загрыз Груффало и принёс смердящий труп… Все кричали, все были напуганы. А маленький мышонок… — Джим схватил ртом воздух и замолчал. У него просто закончились силы на сказки, и он привалился головой к стеклу.
— А маленький мышонок смотрел на это и смеялся, — сказал Себ, не совсем уверенный в том, что нужно это говорить.
Впервые за почти полный оборот колеса Джим удостоил его взглядом.
— Всё верно, Себастиан, — согласился он. — Громко смеялся. Она любила сказки. Ты боишься боли?
Хотя они и не играли, Себ посчитал нужным ответить честно:
— Да, пожалуй. Я умею её переносить, конечно, но не хочу испытывать. А вы?
Отвечать Джим не посчитал нужным, а Себ подумал, что Джим так или иначе сам напросился на эти повреждения.
— Ты убьёшь его для меня?
— Кого? — когда Джим промолчал, Себ добавил: — Убью. А теперь поедем домой?
Колесо снова начало снижаться, и если удастся за десять минут уговорить Джима, то через двадцать они уже будут дома у Себа. Там есть аптечка, и там приступ Джима переждать будет проще.
— Я не помню, Себастиан, — неожиданно Джим заговорил очень серьёзно. Себ даже не был уверен, что когда-нибудь слышал у него такой тон — не манерный, не угрожающий, а усталый и спокойный: — Всё пытаюсь вспомнить — и не могу. Волосы… Колыбельная. «Спи, моё дитя. Но почему, если ты спишь в колябели, я вижу тебя распростёртым на соломе». И голос. Он говорит всегда по-ирландски. Поедем, детка.
Они выбрались из кабины,
Без лишних вопросов Себ сгрузил Джима на свою кровать и принялся раздевать. Джим не торопился помогать, обмякнув и изображая обморок — но Себ видел, что он притворяется, причём даже не особенно старательно.
Похер.
После того, как он снял с Джима мятую грязную футболку, ему стало совершенно наплевать на эти идиотские игры. Потому что порезы на лице оказались не единственными. Какой-то урод располосовал Джима ножом: по всему телу шли тонкие неглубокие, но кровоточащие царапины. Как это к чертям собачьим вообще обрабатывать? Сунуть его в ванную с пероксидом водорода целиком? А потом замотать бинтом как мумию?
Себ специально цеплялся за эти мысли, придумывал нелепые картинки, потому что иначе его захлёстывала злоба.
— Отлично, — пробормотал он вслух. — Зашибись. Класс.
Джим продолжал играть потерю сознания, и пожалуй, Себ был не против. Во всяком случае, если он не будет дёргаться — процесс пойдёт не так медленно, как мог бы.
К счастью, в аптечке у него было достаточно пластыря, чтобы заклеить Джима целиком, а может, даже в два слоя. И антисептиков хватало. Правда, такими темпами очень скоро аптечку придётся заполнять заново.
Джим, слава Богу, молчал. Понимая, что нужна хоть какая-то система, чтобы ничего не пропустить, Себ пошёл сверху вниз, с лица — и дальше по рядам, слева направо. Жаль только, что автор этого художества про систему не думал и не потрудился располагать порезы на одном уровне и делать их одной длины. Про симметрию и заикаться не было смысла.
Всё просто: тампон — протереть дезинфектором — стерильный бинт с антибиотиком — пластырь. Самые поверхностные и уже не кровящие он вообще просто очищал и оставлял открытыми.
Когда Себ дошёл до живота, Джим зашевелился, перелёг поудобнее, открыл глаза и принялся наблюдать. На губах у него появилась неприятная улыбка.
— Ты ловишь от этого кайф, детка? — спросил он, после того, как проследил за обработкой третьего пореза.
Себ выдохнул, встретился с Джимом взглядом и сказал резко (куда резче, чем позволял себе обычно во время его приступов):
— Нет.
Он не мог сформулировать, почему его так злило это всё. Не потому что его опять вынудили играть в полевого врача. Точно нет.
— Да ла-адно, — пропел Джим, — я такой тихий, послушный…
В висках застучало сильнее. Себ отложил чистый тампон в кучу уже испачканных, чуть отстранился и сказал медленно:
— Я могу вызвать доктора Дарелла. И пусть он вас лечит, — вздохнул. Джим продолжал смотреть на него не то с недовольством, не то с подозрением, и Себ добавил: — Мне не нравится. Я вообще терпеть не могу оказывать первую помощь. Вам или кому-то ещё — без разницы.
Джим наклонил голову на бок, но ни о чём не спросил, только в глазах что-то поменялось.