Двадцать четыре секунды до последнего выстрела
Шрифт:
— И мне совсем не нравится, что какой-то ублюдок вас расчертил в линеечку.
Джим засмеялся, чуть щурясь:
— Не ревнуй, детка. Ничего серьёзного.
Вдох.
Выдох.
Сон. Ему нужен здоровый сон, чтобы нормально реагировать на Джима. Потому что сейчас снова зачесались кулаки. И к тому, кто поставил Джиму фингал, Себ вдруг испытал что-то сродни признательности. Даже при том, что мозгами понимал: это тот же, кто и наносил порезы, и кого сейчас очень хотелось убить.
— Мне плевать, — сказал он ровно. — Но мне не нравится…
Чёрт.
Он
— Я не люблю, когда кто-то режет и калечит моих друзей. Не люблю, когда приходится сначала этих друзей лечить, а потом ломать кому-то челюсть.
— И часто ты лечишь своих друзей после того, как их порезали ножом фирмы «Лезерманн» ради сексуального удовлетворения, Святой Себастиан? — пропел Джим.
— Впервые, — бросил Себ.
Можно ведь найти в этом что-то хорошее? Пусть Джим и явно не в себе, он хотя бы не валяется и не бредит в припадке безумия. Круто.
Ничего не объясняя, Себ ушёл на кухню, насыпал в кружку растворимого кофе, даже не отмеряя, просто из банки через край, залил едва тёплой водой из чайника и выпил получившуюся жижу в три глотка. Сдавил переносицу до боли. Посмотрел на банку и выбросил в ведро, потому что слишком легко было вспомнить, как Джоан притаскивает её с собой из Плимута и водружает на микроволновку, объявляя: «Господи, наконец-то в этом доме будет кофе». А вспоминать как раз не стоило.
Помыл руки.
Джим всё так же полулежал на кровати, но с закрытыми глазами. Себ продолжил свою нудную работу. Пока Джим молчал, было достаточно просто представить, что это тренировочный манекен. Задание такое: обработать несколько десятков порезов. На скорость, допустим. На один пусть уходит… Сорок пять секунд? Тогда можно посчитать, что на обработку, скажем, шестидесяти семи (почему именно это число? Потому что ему лень пересчитывать, а с круглым слишком скучно) уйдёт три тысячи пятнадцать секунд. Это будет пятьдесят минут. Почти с половиной. Вообще фигня вопрос. А если их не шестьдесят семь, а, положим, восемьдесят три? В конце концов, он ещё не видел спину…
Руки делали то, что нужно, а голову Себ пытался забить подсчётами. Закончив с переводом ран в секунды, он принялся умножать секунды на фунты, потом фунты пересчитывать на доллары. На бредовых расчётах: сколько он зарабатывал бы в месяц, если бы только и делал, что заклеивал порезы, причём без перерывов, при этом получая за каждый порез, скажем, два фунта и восемьдесят пенсов, — он заставил себя прерваться. Это уже отдавало какой-то душевной болезнью.
— Повернитесь, — сказал он, а когда Джим даже не шелохнулся, просто перекатил его на другую половину кровати, переместился вместе с аптечкой и выматерился вслух: спина пострадала не меньше. Там кто-то собирался играть в крестики-нолики, похожу, и расчертил кожу на клетки.
— Болит?
Себ подозревал, что Джим не ответит, но ему хотелось что-то сказать. Запах мази, спирта и пота утомлял. А ещё безумно сильно закрывались глаза, несмотря на кофе.
—
— Не понимаю.
А что, спина Джима куда приятнее как собеседник, нежели он сам. Хотя бы в душу не смотрит.
— Не понимаешь… — согласился Джим. — Если тебя порезать, ты это почувствуешь. Вздрогнешь. А что дальше?
— Что — дальше?
Он и правда уже совершенно не понимал, о чём они говорят.
— Что ты сделаешь после этого?
— Если не буду связан? Думаю, переломаю руки тому, кто меня порезал. Если он это сделал специально.
А в прошлой версии была сломанная челюсть. Или убийство? Себ не знал. Его начинало подташнивать.
Окей, представим, что это задание. Лёжка. Рядом враг. Не спать. Спать нельзя, даже глаза закрывать, иначе сдохнешь вместе с напарником. Смотри, слушай, думай, чёрт дери!
Это помогло, и он услышал ответ Джима:
— Конечно, ты это сделаешь, дорогой… Мой добродетельный Себастиан. Я должен был убедиться, — это он сказал другим тоном, — проверить. Всё так же. Заканчивай, мне скучно.
А уж Себу-то как весело.
— Минут пятнадцать ещё, — пообещал он.
— Тогда расскажи что-нибудь. Что ты видишь в кошмарах? Ох, нет, Дарелл ничего мне не говорил.
Себ только рот успел открыть. И буквально едва-едва уловить мысль о том, что он в жизни больше ни слова не скажет грёбаному доктору.
— Детка, не будь скучным. Ты не спишь нормально уже пару месяцев, это очевидно. Ты мог посоветоваться только с нашим дорогим доктором, ты это сделал, но тебе не помогло. И ты достал эту фотографию. Я заметил краем глаза.
Он говорил это лениво, со скукой, а Себ не мог избавиться от мурашек на спине.
— Так что тебе снится?
Ни за что на чёртовом свете. Он не станет обсуждать свои сны с Джимом. Точно нет.
— Ничего особенного.
— Давай, детка. Не заставляй меня угадывать.
Особенно длинный порез тянулся от ягодицы до сгиба под коленом и выглядел достаточно погано, так что Себ сосредоточился на нём.
— Подумаем… — фыркнул Джим, — война. Конечно.
— Не надо.
— Кто на фотографии?
— Джим!
— Да, фотография связана со снами. Кто-то умерший.
Себ закрыл глаза и стиснул зубы. Злость, подавленная дурацкой математикой, зашевелилась снова, и теперь она была направлена на Джима.
— Йен Лоуренс…
— Хватит! — рявкнул Себ и встал с кровати. Отошёл. В висках стучало.
Джим обернулся, как будто не понял, почему Себ остановился. Прищурился. Сообщил задумчиво:
— Ты зол.
— Я в бешенстве, — уточнил Себ спокойным голосом. — Да, мне снится Йен Лоуренс. Да, война. Но это не ваше дело, и я не хочу это обсуждать. А у вас ещё восемь порезов, с которыми нужно закончить.
Долгую минуту Себ был уверен, что Джим не удержится и скажет что-то ещё о его снах, но тот просто отвернулся и опустил голову на подушку, давая Себу возможность вернуться к работе.