Двадцать квадратов и ребенок в придачу!
Шрифт:
Дальше все было как по команде. Мы все засуетились, через полчаса врач был вызван, ребенок переодет и уложен в кровать. Кирилл, убаюканный Лешей, спал в своей кровати, ни на минуту не отпуская руку своего папы, что продолжал рассказывать ему сказки. А мы трое сидели в кухне.
Спрашивать, какого черта они приволокли больного ребенка через весь город в такую рань, я не стала, работа, как могу понять, их уже никуда не торопила, Да и поверить в то, что температуры могло и не быть, когда они его будили утром, тоже я могла. Да и наличие градусника у родственников давно под
Да и правда, лучше, что он дома.
Теперь в ожидании врача старательно и невозмутимо убирала остатки вчерашнего ужина, а что-то и пыталась разогреть. От Ван Гога пострадал только салат, все остальное осталось вне досягаемости от лап и хвоста одноухого охотника и его добычи.
Бутылка вина, что вчера стояла в ведерке со льдом, теперь плавала в воде, мы, кстати, так и не успели ее открыть…
Тетушка хитро осмотрела данный натюрморт и оценила мой вид — растрепанный, в мужской футболке — и довольно улыбнулась.
— Вижу, у вас все прекрасно?
— Вполне, — не стала отрицать я — толку, все равно же все выпытает.
— То есть, у нашего Кирилла наконец появился папа? — дядя Саша аж захлопал в ладоши от восторга.
— Лишь бы его настоящий папа не явился, — поморщилась я, вспоминая вчерашнюю встречу, о которой успела забыть. Вот не нравилось мне это все, ох не нравилось. В тусклом свете свечей я достала из шкафчика печенье и конфеты да банку быстрорастворимого кофе.
— Александр? А этому-то чего являться? Он тогда из загса ускакал, как козлёночек, на пару со своей цацей… — тетушка поморщилась, я даже успела удивиться, что она так ласково вспоминает моего бывшего.
— Он самый, теперь без цацы, и вчера встретила этого… — я помолчала, пытаясь подобрать слова. — Джабба Хатт на его голову да генерала Гривуса в придачу, — что, если он про Кирилла узнал?
Я впервые озвучила-то, что меня беспокоило. Я в свое время сделала все, чтобы он не узнал о ребенке и чтобы сына ничего с ним не связывало, но теперь даже не представляла, как выкрутиться из сложившейся ситуации.
— Ну, не захочет же он платить алименты за сына? — дядя Саша, что изначально был против нашей затеи, только вздохнул — ничего не стал говорить в стиле «А я же предупреждал», и на том спасибо. — А это ничего, что мы здесь, а Алексей с Кириллом? — перевел разговор дядя.
— Я сейчас унесу ему кофе и сделаю завтрак, — согласилась я, тоже осознавая, что ситуация была немного так странной. Хотя я, кажется, привыкла к тому, что у сына есть отец, а у меня любимый мужчина. И одна мысль, что бывший муж сможет это разрушить, меня пугала.
— Все же будет хорошо, правда? — я с тоской посмотрела в сторону комнаты понимая, что боюсь потерять Грибоедова. Вот боюсь и все. Хотя я вспомнила про то, что он собственник этой квартиры, и только усмехнулась — а ведь и захочу, не потеряю, если не решусь продать ему бабушкину комнату… А я точно этого не сделаю, так что, кажется, ему придется нас терпеть.
Алексей
— Папа! — Кирилл снова захныкал, подскакивая в поисках меня.
— Я здесь, — успокоил я мальчика, укладывая его в кровать и укрывая одеялом. — Спи.
— Водички… — попросил он, и я протянул ему непроливайку. Сделав несколько жадных глотков, он снова улегся и почти сразу засопел, крепко засыпая. Я потрогал его лоб, он был холодным и мокрым.
Температура спала, я посидел еще несколько минут рядом с ним, чтобы убедиться, что он крепко спит, вернулся на диван и лег, обнимая Наташу.
— Спасибо, — тихо поблагодарила она, прижимаясь ко мне. Я легко поцеловал ее в лоб. Это была вторая ночь, которую мы попеременно соскакивали к Кириллу. Да и сами дни были не менее нервные: температура тридцать девять, кашель, потом и насморк, он не на шутку нас перепугал.
— Спи, — я взглянул на часы. Было уже четыре утра. — Температуры нет.
— Хорошо, — она вздохнула, прижимаясь ко мне еще сильнее.
— Я дотянулся и выключил лампу. Притянул к себе любимую женщину и засыпал без сновидений. Я сильно устал за эти дни — кто же знал, что детская болезнь так изматывает?
— Мам! Пап! — проснулся я, будто и не спал вовсе, от того, что на мне кто-то прыгает, что, если честно, было нежелательно ввиду того, что мочевой пузырь намекал на то, что ему срочно надо избавиться от лишнего, но малыша это не сильно волновало. Он гордо расселся на мне. Левая рука затекла, на ней спала Наташа.
— Доброе утро, — улыбнулся я, дотягиваясь до лба Кирилла, чтобы проверить, есть ли у него температура. Температуры не было, хотя радоваться я не спешил. Кто знает…
— Я есть хочу, — заявил малой, с укоризной смотря на меня, будто я сам не кормил его эти два дня, а не он отказывался от всего и приходилось уговаривать.
— Сейчас сварю сосиски, — пообещала Наташа, не открывая глаза.
— Хочу осьминожек! И сырники тоже хочу, и блинчики, а еще яичницу, а еще… — начал перечислять наш голодающий ребенок, я улыбнулся.
— А съешь все? — на мой вопрос гордо кивнули, и я засмеялся, потрепав Кирилла по волосам. — Уговорил, сейчас все приготовлю.
– Уря! — он на радостях подпрыгнул, напоминая мне, куда мне неплохо бы сходить и побыстрее. Вот никогда не знал, что дети — это опасно…
— Так, не "уря", а забирайся быстрее под одеяло, — велел я, понимая, что в комнате нежарко, а этот сорванец еще не выздоровел до конца.
Кирюха рассмеялся и нырнул под одеяло, прижимаясь к матери. Я умилился такой картине и, повинуясь желанию, наклонился и поцеловал притворяющуюся спящей девушку.
— Ты мой герой, — прошептала Наташа.
— Для тебя любые подвиги, — так же тихо ответил я, снова поцеловал, только уже в губы, и отстранился. Кто бы мог представить, что я могу быть настолько счастлив, но сейчас вряд ли существовал человек счастливее меня, и никто не мог испортить это счастье! Никто!