Двадцать рассказов

Каменецкий Александр Маркович

– Но по мне, так если человек убил - он и есть убийца, если украл вор, если растлил - растлитель. Чего же тут непонятного? На то есть умные люди, чтобы во всем разобраться, проверить и перепроверить, на то они занимают важные должности, эти люди. И вы, несомненно, один из них.

– Нет, сударь, хоть вы и делаете мне комплимент, вина и невиновность - понятия философские, о них можно спорить до бесконечности. Даже собственная наша совесть - грозный, как известно, судия - далеко не всегда способна вынести окончательное решение. Чего уж говорить о посторонних людях, которые без конца ошибаются, лгут, берут взятки... Нет, настоящей справедливостью тут и не пахнет. Столько

лет мы судили да рядили, а потом, наконец, поняли, что нужно делать. Теперь, после нашей судебной реформы, категории вины и невиновности упразднены раз и навсегда. Всё, их нет, этих оков, и как легко сразу задышалось!

– Я совершенно не понимаю, о чем вы тут говорите. Как это так: "упразднены", "оковы"? Как же тогда защитить правду и наказать порок? При чем здесь вообще справедливость?

– Извольте, все очень просто. Нас совершенно не заботит, виновен человек или нет. То есть, я хочу сказать, что решение суда ни капли не зависит от того, что вы сделали и чего вы не сделали.

– От чего же оно зависит?

– Разумеется, от буквы закона, ведь закон превыше всего, это азбука правосудия. Я объясняю вам, что мы руководствуемся только законом, и ничем иным. Нам, людям судейским, вообще не пристало пороть отсебятину, и за этим строго следят. На все есть указания закона, следуй им - и не ошибешься.

– Тогда покажите мне этот закон, черт возьми! Я имею право знать, по какой такой статье, по какому праву меня здесь держат и грозят смертью.

– К сожалению, это невозможно.

– Ага, так я и думал! Значит, возвращаются прежние времена, и теперь можно простого, невинного человека как собаку... как собаку...

– Вы ошибаетесь! На самом деле ни одной печатной книги, в которой был бы записан закон, не существует, просто мы помним его наизусть, от первого до последнего слова, со всеми знаками препинания. С этим у нас строго, каждые полгода - экзамен, и если только в одной букве ошибешься, мигом вылетишь с работы. У нас ведь серьезная организация, нам шутить не дозволено. А что до закона, он передается из уст в уста, как "Илиада", "Одиссея" или Веды. Никому не приходило в голову записать закон, поскольку непосвященному в нем все равно ничего не понять, а мы обходимся и так.

– Вот еще, не понять! Не такие уж мы глупые, тем более, когда речь идет о жизни и смерти. Я требую, чтобы вы немедленно процитировали мне соответствующий моему случаю параграф закона.

– Хорошо, но только пусть это останется между нами, дайте мне слово. В том месте, где речь идет о таких, как вы, буквально сказано: "Желтая сова пролетает над сумрачным лесом". А далее следует короткий трактат о шестиструнной гитаре.

– Какой бред! Зачем вы меня разыгрываете? "Желтая сова..." Надо же такое придумать. Мы ведь пока еще не в желтом доме.

– Вот видите: непонимание тотчас вызывает враждебность. Я мог бы долго объяснять вам эту злосчастную сову, но времени у нас мало. Давайте лучше заполнять анкету. Вот тут стоит: довольны ли вы содержанием под стражей? Не применялось ли к вам, чего доброго, насилие, пытки?

– Нет, слава Богу, нет. Судя по тому, что вы здесь наговорили, это очень странно.

– Вот уж ничего странного! Закон категорически воспрещает любое насилие. Да и согласитесь, зачем оно? Пытать, чтобы получить какиенибудь сведения, или, тем более, признание, нам нет нужды, поскольку никто не собирается вас ни в чем изобличать. А мучить ради утоления страсти к мучительству просто безнравственно. Наша реформа как раз и стоит на том, чтобы исключить любую безнравственность, пусть даже и в мелочах.

–

Ничего себе - исключить безнравственность! А этот чудовищный приговор? По-моему, ничего безнравственнее и быть не может. Но я всетаки догадываюсь, чего вам надо. Вы пытаетесь запутать меня своими уловками, поймать на крючок, выудить улики и обвинить в каком-нибудь чудовищном злодействе, например, в заговоре, чтобы потом казнить, как и подобает. Но я не заговорщик, поверьте! Сейчас, конечно, многие недовольны правительством и шушукаются обо всяких опасных вещах, но я их всегда обхожу десятой дорогой, этих шептунов. Известно, к чему приводят такие разговорчики: к недовольству и беспорядкам, без которых нам всем, между прочим, до сих пор очень неплохо жилось. Если, к примеру, на моем месте здесь оказался бы один из них, я бы только порадовался.

– Ах, вы так ничего и не поняли. Ведь сказано вам: не имеет никакого значения, состоите вы в заговоре или нет. Слово чести! А если бы даже и состояли, что с того? Подумайте: если наше правительство дурно, то ваш заговор не преступление, а геройство, и никакой вины нет, зато есть риск беззакония, это из истории нам известно. Мы же всеми силами стараемся избежать и беззакония, и несправедливости...

– Так за что же меня приговорили к казни? За что?

– Охотно объясню, если вы послушаете. Только не переживайте так, пожалуйста. У нас тут и дня не проходит, чтобы кого-нибудь не казнили, вы не первый, и не жертва ошибки, уж перетерпите немного, примите все как есть. Хотите, я вам чаю налью?

– Обойдусь и без вашего чаю.

– Тогда к делу. Вот вы родились - разве в этом есть преступление? Вы даже сами того не хотели, все обошлось без вас. Никто не спрашивал, желаете ли вы жить в нашем бессовестном мире или не желаете, ведь так?

– Может, и так. Знай я, что до такого дойдет, нипочем не пожелал бы.

– Вот именно! И все же, вы рождаетесь розовым невинным младенцем, а потом на вашу голову год за годом сыплются всяческие беды, болезни и, наконец, приходит смерть. Разве это справедливо? Нет, однако так установил Бог или, если угодно, природа. А существует ли справедливость выше, нежели справедливость естественного хода вещей? Вот и мы, чтобы избежать обычных человеческих ошибок, вынуждены во всем следовать естеству.

– Кто же вам дал право решать? На такое нешуточное дело и ум требуется нечеловеческий...

– Совершенно верно, поэтому мы никогда ничего не решаем. Судебная коллегия делает свои выводы, но она, учтите, руководствуется законом, который превыше всего, ибо создан по образу и подобию закона высшего. Я-то мелкая сошка, и жалованье у меня скромное, и начальства надо мной полным-полно, но даже сам Господин Бюратор, и тот здесь не смеет своевольничать. Все порядок знают.

– Вот я вас и поймал! Значит, ни одна живая душа мой приговор не подписывала, так?

– Совершенно верно, поскольку никакого приговора не существует. Откуда ему взяться, приговору, если вины-то нет? Объясняешь вам, объясняешь, да все без толку. Только время тратим.

– Объясняете?! Ничего вы мне не объясните! Я тоже кое о чем догадываюсь, несмотря на ваши изуверские софизмы. Немедленно дайте мне телефон, я должен позвонить адвокату, в газету, куда угодно, я всем расскажу, что у вас тут творится. Вам меня не запутать, ясно? Тоже мне, Сократ в роли палача...

– Очень жаль, но телефонов не держим. Зачем нам на службе телефоны? Закон знают все, а кроме закона ничего и не нужно, да и расходов меньше. Однако это вопрос мелкий. Давайте вернемся к анкете. Вот графа: "Что предлагает приговоренный?" Вы что-нибудь предлагаете?